Конецкий В.В. Рассказы и повести разных лет. Москва, 1988.

— А что ему еще может жать? — спросил у Мурки Барсик. Смолчал. Так славно пахло весной! Снег сошел. Клавдия Агафоновна отцепила от поводка. На гранитной тумбе написал кое-что. — Интересно,— сказала Машка,— зачем он каждый раз поднимает ногу, а? — А что ему еще поднимать?— спросил Барсик. Хотел залаять. Не смог — намордник. Д ел ал и делал вид, что наплевать. — Криволапый друг человека оглох от студня по двадцать восемь копеек или от овсяной каши,— сказала Мурка.— И чего он всегда нюни распускает? — А что ему еще распускать? — спросил Барсик. Никакой особой вражды с ними не может быть. Коты, кошки — твари не думающие, не анализирующие жизненный опыт. А мы, боксеры, всю жизнь тем и занимаемся, что доходим д о сути вещей. Клавдия Агафоновна, например, обнаруживает во мне достоевщину. И потому при бессоннице читает мне вслух «Преступление и наказание». З а ж ж е т розовый торшер, челюсти положит в хрусталь­ ный бокал и шепелявит: «Аполлончик, мой маленький, подойди сюда!» Слезаю с кресла. Иду. Стараюсь не стучать когтями по паркету. Клавдия Агафоновна: — Умненький ты мой, киса ты моя! Непонятно. П о ч ем у— я киса? Кладу морду на одеяло, стараюсь не очень выпускать слюни. Моргаю на лампочку в торшере. Клавдия Агафоновна начинает читать. Сразу чешется брюхо. Блох нет. Так, наверное, какой-то атавизм, но чешется ужасно . Терплю. И з деликатности. Д о того хочется полязгать зубами в брюхе — все бы отдал. Клавдия Агафоновна шамкает: «...ошибки и н едоуме­ ния ума исчезают скорее и бесследнее, чем ошибки сердца. Ошибка сердца есть вещь страшно важная: это есть уже 166