Семёнов, В. П. Вызревание будущего / Владимир Смирнов (Семенов) // Мурманский берег : литературный альманах / Мурм. орг. Союза рос. писателей ; [гл. ред. Б. Н. Блинов]. – Мурманск, 2000. – [Вып.] 6.

300 Владимир СМИРНОВ (СЕМЕНОВ) ной красотой виделся ему космос, который так и переводится с древнегре ческого: "красота, порядок, гармония". Эту космическую гармонию греки стре мились распространить и на государственное устройство, и на каждого граж данина Эллады. Отсюда всепроникающее развитие искусств: музыки, теат ра, скульптуры, риторики, поэзии. Отсюда культ прекрасного тела и непо мерное значение Олимпиад, чье расписание стало даже основой летоисчис ления. Но дело не столько в необычайном разливе искусств, сколько в том, что под власть "красоты" подпадали и "добро", и "истина" древней Греции. Ими не пренебрегали, нет. Прекрасные поступки и прекрасная истина тоже входили в объем идеала. Но понимались эстетически. Истину и добро иска ли на путях красоты. Основная нравственная норма эллина "ничего сверх меры" есть по сути эстетическая, а не этическая норма. Она представляет добродетельную жизнь как искусство отыскания "золотой середины", кото рая по Аристотелю находится между двумя пороками: между избытком и недостатком. Быть добродетельным — значит искусно лавировать между скупостью и мотовством, между безрассудной отвагой и трусостью, между распущенностью и бесчувственностью и т. д. Для определения должного по ведения применяется принцип гармонизации двух противоположностей, прин цип эстетический. "Золотая середина" древнегреческой этики на поверку ока зывается родной сестрой "золотого сечения" архитектуры. Столь же явственная печать "красоты" лежит и на языческой "истине". Любезное нашему рационалистически устроенному слуху слово "теория" хотя и происходит от греческого "феорейн", но глагол этот означал для эллина "видеть зрелище", "видеть облик”, и был ближе не к науке, как мы ее понима ем, а к театру. Понятие "эксперимент", введенное Аристотелем, хотя и озна чало наблюдение за вещами, за их свойствами, однако в языческом мире еще не было важнейшей основы для научного эксперимента. Мир еще пред ставлялся древнему греку насквозь живым и цельным, а человек в нем — не более чем участником великого театрального действа. Язычнику греко-рим- ской древности чуждо было понятие о человеке-естествоиспытателе. Эллин не чувствовал себя вправе испытывать, "пытать" природу. Любоваться, под глядывать — да. Но не расчленять для анализа. Органы чувств и воображе ние — вот те эстетические по своим возможностям инструменты, с которыми эллин приникал к природе, познавал ее. Эта бедность инструментария вов се не мешала древним быть внимательными наблюдателями и искусными мастерами. Мы до сих пор наслаждаемся видом древнегреческих портиков и амфор, пользуемся римскими дорогами и акведуками, но, что касается умоз рительных построений, мы разве что улыбнемся космосу пифагорейцев, где движение небесных тел представляется танцем светил вокруг мирового огня под музыку сфер. Даже Платон, едва ли не самый проницательный гречес кий ум, считал космос хорошо настроенным музыкальным инструментом, а свое занятие — философию — "мусическим искусством", называя мудрость "прекрасной и величайшей согласованностью".