Махлин, Я. М. Ковдор и ковдорчане : (семидесятые, восьмидесятые и начало девяностых годов XX века) / Яков Махлин. – [Б. м. : б. и.], 2020. – 380 с.

Таксист веселился от души, пока я не буркнул, что оплачу по счётчику и ни копейкой больше. Водитель не относил себя к дуракам, вкалывающим за одну зарплату. Насупился и молчал до самого дома. ОТРАБОТАННЫЙ МАТЕРИАЛ Курсы переподготовки журналистов при Ленинградской Высшей партийной школе запомнились исключительно по причине свободной – от редакционной текучки – головы. Сплошное ничегонеделание на лекциях и в перерывах. По вечерам – походы в лучшие театры культурной столицы России. Радовало общение. Подружился с редактором Елгавской газеты Игорем Мовелем и его соседом по комнате, сотрудником сектора печати ЦК партии Латвии с запоминающейся фамилией – Ульянов. Они дуэтом меня убеждали, что латвийский национализм, – всего лишь внешний отголосок жажды свободы. В Латвии людей ценят за деловые качества, не обращают внимания на паспортные данные, в смысле национальности. Ульянов – коренной русский, Мовель – вообще еврей. А ему доверили руководить газетой чуть ли не во втором по значению после Риги городе республики. Лиепая, бывшая Митава (столица Курляндского герцогства), и в советские времена не уронила марку. Производила микроавтобусы «РАФ». Игорь познакомил меня со своей женой – дочерью советского офицера-лётчика и латышки. Видимо, местные девушки быстро сориентировались за кого надо было после войны выходить замуж. В конце дружеской трапезы, и, что меня больше удивило, – утром, на свежую голову, дама дважды сообщила мне, что я – оккупант, ибо родился за пределами Риги и Латвии. Дразнилка меня оскорбила и не показалась такой уж добродушной. Почти два десятка лет перед развалом страны я проработал за пределами Киева и Украины. Иногда рассказы о поступках общих знакомых сбивали с толку. Всё равно был на стороне тех, кого клеймили как «украинских буржуазных националистов». Иных близко знал. Многие друзья словом и делом поддерживали отщепенцев. Кормили, давали приют. Или устраивали находящемуся под подозрением командировку на другой конец Союза. На полгода и год, пока ситуация не утихнет. Не буду указывать пальцами и мотать головой. По разные стороны баррикад вдруг оказались родные и родственники, что уж говорить о приятелях. Однако сошлюсь на судьбу латвийских знакомых. Сведения о них приходили всё глуше и глуше, после 1991 года вообще прекратились. Они перестали писать и на письма не отвечали. По косвенным сведениям, в том числе полученным от лучшего пера «Полярной Правды» Люды Павловой (в Перестройку Люда вышла на пенсию и променяла Мурманскую квартиру на квартиру в Лиепае), понял, что с обретением Латвией независимости обоим моим приятелям пришлось туго.