Большакова, Н. П. Колокольный перезвон : колокола в литературе, музыке и живописи/ Надежда Большакова. - Мурманск : Опимах, 2011. - 486, [1] с. : ил., портр.

КОЛОКОЛА В ПЕСНЯХ, СТИХАХ И МУЗЫКЕ И. И. Козлов в начале своей карьеры был блес­ тящим офицером, начитанным, образованным, знавшим языки (французский, английский, немец­ кий, итальянский). Позже —чиновником, сулив­ шим быстрое продвижение по бюрократической лестнице, высокие награды и материальную обес­ печенность. Но неожиданно все рухнуло. В 1818 году Ивана Ивановича приковал к постели пара­ лич ног, а вскоре на его долю выпало еще одно тяж­ кое испытание: в 1821 году он потерял зрение... Свое спасение Козлов нашел в поэзии. Дремавший в нем талант стал проявляться сначала в переводах, а затем и в оригинальных произведениях. Щемящие душу и сердце поэтические строки и выражающая тоску по родине музыка компози­ тора Александра Александровича Алябьева пре­ вратила «Вечерний звон» в песню, которая сразу завоевала Россию своей задушевностью, раздель­ ностью, тихой грустью и печалью, прочно вошла в музыкальный быт и народный вокальный репер­ туар. Вечерний звон, вечерний звон! Как много дум наводит он О юных днях в краю родном, Где я любил, где отчий дом. И как я, с ним навек простясь, Там слышал звон в последний раз! Уже не зреть мне светлых дней Весны обманчивой моей! И сколько нет теперь живых Тогда веселых, молодых! И крепок их могильный сон; Неслышен им вечерний звон. Лежать и мне в земле сырой! Напев унывный надо мной В долине ветер разнесет; Другой певец по ней пройдет. И уж не я, а будет он В раздумье петь вечерний звон! Афанасий Фет в стихотворении «Вечерний звон. Памяти Козлова» впоследствии напишет: «Ну что ж! Певец земных скорбей,/ Ты не умрешь в сердцахлюдей!/ Так я мечтал —и предо мной/ Про­ нёсся чрез эфир пустой/Какой-то грусти полный стон/ И я запел: „Вечерний звон“...» Стихотворение, ставшее в дальнейшем песней под тем же названием, что и у Ивана Козлова «Ве­ черний звон», написал Алексей Толстой в альбом К. Ш., которое затем неоднократно было положе­ но на музыку композиторами: Алябьевым —1828 г., Глинкой — 1839 г., Рахманиновым —1840 г., Гре­ чаниновым —1898 г., другими: Вечерний звон... Не жди рассвета; Но и в туманах декабря Порой мне шлет улыбку лета Похолодевшая заря... <...> Вечерний звон - душа поэта, Благослови ты этот звон... Он не похож на крики света, Спугнувшего мой лучший сон. Перелистывая песенные сборники, нахожу «Прости-прощай» М. Шуфутинского и В. Скоре- ва —песню советских заключенных, из которой выясняется, что «Вечерний звон» была любимой песней и людей, отбывающих срок заключения: Прости-прощай, я покидаю зону, Меня на волю гонят мусора. А я привык, как к спальному вагону, Бывает, привыкают фраера. Рецидивистов хор, уже из бывших, Споет в последний раз «Вечерний звон» — Малиновую песню строгих вышек, А завтра воля, что была, как сон... Скорее всего, тема страдания в песнях была популярна в народе тем, что, когда такие песни пели, люди, сопереживая героям, очищали свои души, в какой-то мере соотнося песенные сюжеты своим собственным судьбам, а иногда хоть на вре­ мя забывая о личных бедах и проблемах. А вот Вениамин Каверин рассказал историю о том, как русскую народную песню «Эй, ухнем» исполнял на колоколах студент Малинской кон­ серватории звонарей: «...все мы встрепенулись, ко­ гда над городом Малин, над окаменевшим европей­ ским средневековьем сперва как бы простодушно, а потом все с большей глубиной и силой зазвучала русская песня». Каверин удивляется и откуда этот юноша зна­ ет «Эй, ухнем», и кто его научил так играть ее, что­ бы «...одному вспоминалось детство в маленьком старинном городке, другому война с ее немыслимы­ ми потерями, горечью и гордостью...» (Каверин, 1977. Т. 2 С. 743). 381