Живая Арктика. 1999, №1.

ную жизнь похлеще имущественного неравенства. В крес­ тьянской же среде еще и перед самым XX веком новые учебные порядки казались пришедшими "от лукавого": де­ ревенские домохозяева легко отказывались от "порченой" рационалистической школы в пользу проверенного века­ ми домашнего обучения, обходившегося даже и без книж­ ной грамотности. Эта доморощенная альтернатива звучно описана на­ шим историком Василием Ключевским. "Кодекс древнего домашнего воспитания состоял из трех наук, или строений: то были строение душевное - учение о долге душевном, или дело спасения души, стро­ ение мирское - наука о гражданском общежитии, и стро­ ение домовое - наука о хозяйственном домоводстве. Шко­ лой душевного спасения для мирян была приходская цер­ ковь с ее священником, духовным отцом своих прихожан. Его преподавательские средства - богослужение, испо­ ведь, поучение, пример собственной жизни. Учение, пре­ подаваемое приходским священником, разносилось по домам старшими его духовными детьми, домовладыками. Отец семейства был настоящий народный учитель на Руси, он считал в составе своего семейства не только свою жену идетей, но и домочадцев, то есть живших в его доме млад­ ших родственников, слуг с семействами тех и других. Это было его домашнее царство, за которое он нес законом установленную ответственность перед обществом: здесь он был не только муж и отец, но и прямо назывался госу­ дарем. Труд воспитания дома он делил с женою, своею непременной советчицей и сотрудницей. Она также госу­ дарыня для дома, только при муже не ответственная пе­ ред общественной властью. Муж распоряжается в доме, жена держит порядок. Он создает достаток для дома, она уделяет бедному избыток, не расходуя лишнего. Муж так ведет дела в обществе, чтобы была спокойна семья; жена так ведет дом, чтобы муж вне дома был спокоен за се­ мью. Он направляет ум жены, она направляет сердце мужа. Весь мир Божий в этой школе сводился под домаш­ ний кров и дом становился малым образом Вселенной. Ребенок воспитывался не столько уроками, которые он слу­ шал, сколько нравственной атмосферой, которою он ды­ шал. Это было ежеминутное действие, посредством кото­ рого дитя впитывало в себя сведения, взгляды, чувства, привычки. Как бы ни была неподатлива природа питомца, это непрерывно капающая капля способна была продол­ бить какой угодно камень. На это и рассчитан был поря­ док домашней жизни - среда обычая и обряда, веками сложенная, плотная и чинная, массивная бытовая клад­ ка. Всё здесь было обдумано и испытано, размерено и раз­ граничено, каждая вещь положена на свое место, каждое слово логически определено и нравственно взвешено, каждый шаг разучен как танцевальное па, каждый посту­ пок предусмотрен и подсказан, под каждое чувство и по­ мышление подведена запретительная или поощрительная цитата из Писания или отеческого предания, все эти шаги, помышления и чувства расписаны по церковному кален­ дарю, - и человек двигался по этому церковно-этическо- му трафарету, - как движется шашка под рукой искусного игрока по разграфленной на клетки доске". Вся семья ежегодно бывала "на духу" у священника; здесь он мог проверять и исправлять результаты воспита­ ния, указывать, как вносить живую душу в механическую выправку совести. Это был своего рода инспекторский смотр домашнего образования, ибо весь приход состав­ лял как бы одну школу, распадавшуюся на размещенные по домам параллельные классы, общим надзирателем и руководителем которых был приходской священник. И по­ мимо исповеди родителям внушалось "советоватиси с ним часто о житии полезном", как учить и любить детей своих. Такой план и был сведен в общую программу "Домо­ строя". Такое примерно воспитание и получали дети кре­ стьян, отказавшихся от рационалистической школы, вне­ дряющейся в деревню кануна нынешнего столетия. Оговоримся, не совсем такое. Ибо устои народной жиз­ ни к тому времени уже шатались. Но еще не рухнули, это точно. Мы знакомы с этими крестьянскими детьми, вырос­ шими в малошкольной деревне конца XIX века. Мы отчет­ ливо видим их в так называемой "деревенской прозе" Бе­ лова, Абрамова, Распутина, Астафьева, отдавшего "Пос­ ледний поклон" незабвенной бабушке своей Екатерине Петровне так похожей на мою бабушку Матрену Ивановну Семенову, и, наверняка, похожую на тысячи, миллионы других, простившихся с нами в пятидесятых, шестидеся­ тых годах XX века. Знали бы мы, что в их лице оконча­ тельно расстаемся с русским традиционным крестьян­ ством, что нас целует последнее поколение отечествен­ ного Средневековья, оказавшегося на высоте положения даже и в невиданных прежде виражах, куражах послере­ волюционного государства. Христианское долготерпение наших малограмотных и вовсе неграмотных бабушек худо- бедно не позволило умереть ни нам, ни нашим колхозам. Веры своей они, действительно, не сумели нам передать. Но ведь мы бы ее и не приняли. Помню, как оголтело на­ летал я с насеста незаконченного начального образова­ ния на бабушкиного Господа Бога. Помню, как терялась она от моего наскока и богохульства, как испуганно при­ крывала ладонями мою "ученую" голову и шептала, ути­ хомиривая: "Не надо, сынок, не надо. Не веришь, и не надо. Кричать-то зачем?" А я еще и вырывался, и снова нале­ тал, будучи уверен, что бабуля боится за своего Иисуса Христа, боится быть разубежденной моими неотразимы­ ми доводами в пользу безбожия. Господи, сколько мне понадобилось прочитать, передумать, пережить с тех пор, чтобы подойти к пониманию бабушкиной боязни за нера­ зумного внука. Умом Россию не понять?.. Да нет, сейчас умом, рас­ судком она стала проницаема. Свобода печати вернула нам наши дореволюционные и предоставила зарубежные исследования. Услышали мы и голоса тех, кто при советс­ кой власти вынужден был работать молча. Публикуются и новые материалы, новые подходы. Захотите - изучите и поймете всю российскую подноготную. Сейчас проблема в другом, Россия, этот великий за­ гадочный православный сфинкс, побывав в еще более грандиозной роли Советского Союза, вдруг, в одно деся­ тилетие, на глазах потерял не только загадочность, но и привлекательность, и здоровье. Причем болезнь нашего организма очень тяжела: распадается живая социальная ткань, она перерождается в мертвые злокачественные об­ разования, меняется ее молекулярная основа на уровне повседневного поведения, межличностных отношений, са­ мого образа жизни, из-за чего общество теряет свою жиз­ ненную силу, способность к самоорганизации, постепен­ но превращаясь в скопище озлобленных, завистливых тва­ рей. Такое общество не понимать, из него бежать хочется. Но от себя не сбежишь. И для тех, кому бежать неку­ да, основная проблема остается той же: как мы дошли до жизни такой. Понять и сделать правильный выбор, памя­ туя, что Россия - это мы. И она по-прежнему ждет от нас понимания и любви. Февраль, 1999 г. 5