Вестник Мурмана. 1924, № 9.
Яг 9 (61). М У Р М А Н Л. 19 С этого момента он начинал ощущать между собой и поездом странпую волнующую связь: внутренним чув ством он измерял расстояние, их разделяющее, и между ним и несущимся на пего поездом начинался немой, но оживленный разговор, — Идешь на север, лезешь все дальше к полюсу?— спрашивал Петр Иванович, отвечая острому, нащупав шему его и теперь пе отпускавшему его от себя взгляду таким же упорным и звенящим, как струна, взглядом*.— летишь по болотам, воешь, как чорт, над тундрами... Поберегись! В ржавом болоте пе околел еще водяпой и громче, чем ты, по ночам здесь хохочет леший. Позвякпванье железных членов огромного несущегося среди мрака темного тела становилось слышнее» — ІІе боюсь... не боюсь... не боюсь... „Не боюсь*... — передразнил Петр Иванович. — А вот как догадается косматый чорт убрать на спуске два-три костыля, да на полвершка, — слышишь, — всего ва полвершка отодвинет в сторону рельс, — вот тебе и „пе боюсьа ... И полетишь ты тогда, братец мой, своей черной, дымпой башкой прямо в овраг... Вот тебе и „не боюсь", вот тебе и полюс... — громким внутренним смехом рассмеялся Петр Иванович. — Вре-ешь! — вдруг громко, на десятки верст за кричал паровоз, и совсем рядом мимо Петра Ивановича понес свои огромные, полные огня я силы, прекрасные зрачки и стройные чешуйчато-железные члепы. Тяжелые шатуны огромных колес, совсем багровые от выплесну того на них из топки пламени, без всяких усилий, быстро и ровно толкали вперед стройную грохочущую массу, передавая ее с рельса па рельс с рптмом железно- лязгающих кастаньет. —-Вре-ешь...— как всегда долго, приближаясь к стапции, кричал паровоз,— не испугаешь... Можно оирокинуть, разбить, изуродовать вагоны, иска лечить сотпи людей... Но как ты глуп!... Ведь, это — только форма... Разве я паровоз и вагоны?... Я— идея, простая и страшно сложная, единая и неисчислимо многообразная... Он проходил мимо Петра Ивановича к слабо вид невшейся станций и пел своими разбежавшимися коле сами какую-то удивительно ясную и понятную мысль, слова которой Петр Иванович без труда находил в самом ритме его движения. — Ну, а ты? Ну, а ты?...-—Это прошел последний вагон и рассмеялся в лицо Петру Ивановичу лукавым и красным, казалось—припухнувшим в темно-багровом кольце глазом. Всякий раз Петр Иванович слышал этот вопрос, и ему становилось от него неприятно и грустпо. -— Я?.. В эти болота и кочки я врос обеими ногами по самое брюхо, — совсем Симеоп-Столпішк... — думал Петр Иванович. И спускаясь с оврага на полотно, он вспомнил вдруг машиниста Говорова,— вернее, его глаза, удивительно напоминающие зрачки паровоза. И вот тоже недавпо он видел такие же острые и круглые глаза у начальника станции, когда тот передавал жезл, разре шающий движепие. Даже у старого сторожа Прокопия, проводившего тысячи поездов, было всегда какое-то осо бенное выражение в глазах, когда он своим маленьким смешным флагом давал или загораживал дорогу этой гигантской вмее. Она очаровала, покорила, увлекла за собой и по роднила всех их странным семейным сходством... Петр Иванович пе торопился: оп зпал, что едва он успеет дойти до конца лесной гривки, как паровоз слова закричит, а когда Петр Иванович отмеряет еще ровно десять шагов, красный фонарик вздрогнет, под слеповато прищурится, часто-часто замигает своим на смешливым зрачком и пропадет. 11а платформе пе будет пи души: Прокопий усаеет привернуть лампу и уйдет спать под пустую буфетную стойку. На этот раз Петр Иванович пе только успел пройти до опушки,— оп дошел до самой стапции, а поезд не двигался: у передних колес предноследнего вагона тол пился железнодорожный парод: начальник, Прокопий, проводник, смазчик, машинист, а в стороне — группа пассажиров. — Подшипник достает... не доехать... — услышал Петр Иванович авторитетный голос смазчика, размахи вавшего похожим на нечесаную бороду пламепем смоля ного факела. Среди пассажиров произошло движение: поезд шел переполненным, а па маленькой станции не было ни одного вагона. — Ж дать двое суток почтового... Эго невозможно... по крайней мере, для меня невозможно... — волновался силуэт молоденькой женщины, в пальто с серым бараш- ковым воротником и в такой же шапке, немного сдви нутой на сторопу и открывавшей густые, темные под стриженные кудри. — Для вас это может быть приятнее, чем для кого- нибудь из пас,— съязвил стоявший рядом с ней воен ный.— У вас здесь готов уже „интерес": будете вместе ходить па овраг и жечь костры навстречу всем товар ным поездам. Опасайтесь: последствия могут быть самые неожиданные. — Какие же?.. — рассеянно спросила она, внима тельно оглядываясь по сторонам. — Вы можете опоздать к почтовому... — Это будет означать, что мы вместе приедем со следующим скорым... Но во-первых, мпе необходимо уехать сегодня, у меня завтра конференция, а, во-вторых, я его разыскиваю и пе вижу... Ага, вот вижу...— и она выскользнула из толпы. Петр Иванович слышал весь разговор и повернулся, чтобы уйти, когда вдруг перед собой увидел прикован ные к нему круглые и яркие зрачки. И спова в этот вечер его охватило страппое вол нение и, повинуясь тому же чувству какого-то вызова, па устремленный на пего взгляд оп ответил таким же острым, словно звепящим в темноте взглядом. При свете станционной лампы он увидел перед собой молодое, милое лицо с застепчиво-вызывающей улыбкой. — А я все вас искала. Мпе хотелось от имени всех пассажиров поблагодарить вас за прелестпую кар тину, которой мы любовались из поезда. — Не стоит... Я делаю это пе для пассажиров, а для себя, — не совсем любезно ответил Петр Иванович, но тут же просто добавил:— Эго доставляет мне много удовольствия и вызывает много мыслей. — Много мыслей, это — привиллегия людей оди ноких....
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTUzNzYz