Вестник Мурмана. 1923, N7.

ПРИЛОЖЕНИЕ К ЖУРНАЛУ „ В Е С Т Н И К М У Р М А Н А “ № 7. ОКРЫЛЕННЫЕ. Рассказ Кия. Вышел Идинов за ворота фабрики, а улица прямо в малиновый закат. Кучились облака чуть выше домов, красились ало в малиновом отливе, а дальше темно- синилось небо к ночи,—вот вспыхнут звезды. Малиновым отливом горят и окна в конце улицы, а Идинов закатным пожаром любуется у столба фонар­ ного, а на душе песенно: выводит бессловно мотивы любимые. — Не покрасить так-то никому... И смотрел, пока краски заблекли, а потом и в небо: любил выслеживать загоранье звездное и в меж- звездьи теми черные, а луне смолоду певал и песни, как зелени лесов и цветистости лугов, и ему казалось: „Бог это, бог, хоть как“ , — объяснял себе на­ строенность и певал, пока был голос, больше сектант­ ские псалмы-песни, а и под пятый десяток душа еще точно высилась, и узорней будто мыслилось. Напротив же фабрики был склад, и тоже к ночи выходил сторож, Моргачин, в одну проседь с Идиновым. Этому в жизни ничто красоты, а весили веско лишь тяготы, и ворчал на революцию: царя свергли—хоть бы и так. а бога снизили— глаза б не видели. — Здорово!— через улицу. — Здорово! Вечерок то... Скребут по приталой улице к Идинову ноги не- чбкие сапожищами. — Вечерок-то нам бы и голе с теплом, да как хлебушком? Н,!% лавочку у фабрики сели. — Муть какая-то все в небе.— продолжает Мор- н.—А зима без снега—весна без дождя. Так ста- [*то у нас, бывало, говаривали. — Выправится, поди, время-то еще есть,— говорит юв. — Нет. — Так все и будет? — Хуже. Ідинов усмехнулся, а тот: — Бог на свое дураков да гордецов направит, дай лс. Что было прошлой-то зимой? Тысячи скосило по Волге-кормилице, а мы иконы ободрали, а ныне ро- ждестізо-то... как молодежь его отпраздновала? А? Вот за озорство-то комсомольское пол России и выморит господь голодом. — Не так ты все это понимаешь-то. — А так и будет, так и будет, попомни,—грозит Мор­ гачин, и слышалась дрожь в голосе. — А я тебе скажу, не так было и не так будет,— разубеждал Идинов, — потому к братству господь то грешников направляет... — К дуратству!— выкрикнул Моргачин, притопнул сапожищем и сплюнул. Идинов встал с лавочки, внутренно приподнятый, „духом зажегся", как говаривал: — К братству,—протянув руку к его плечу, го­ ворит все душевней и сам преображенней,—к братству, потому за войну-то одичал народ, зазверел. И голод- то был у нас на испытание любви человеческой,— по­ могут ли? И помогли, чем смогли, друг дружке, а богу только и .надо: люби ближнего. Нашего брата ни в какой стране не проймешь скоро-то ни словами, ни книгами, а вот как провоевали чуть не десяток лет, так и поняли... — А что? Как над верой надругаться? Спорят разом в перекрик, а небо уж в золото вы- краплѳно, и улицы концами в темь ушли. Глянет Идинов в звездочки, зароятся в голове думушки в до­ воды Моргачину, и сдает тот, слушает не слушает, а примолкает, хмурится. — А знамя-то германское— как оно тебе Петро- совету-то, которое от германских рабочих? — Никак! — Тебе бы хоругвь или стяг черносотенный?! А знамя-то это братство и есть, трудящихся братство. Вникай! Под одну границу с Германией-то,—шутка! Гуще да гуще небо в золото выкрапливалось, ярче да ярче звездочки выискривались, а улиц линии грязно снежные, все ближе терялись огоньками в замолкавшей над городом тьме. — Раныне-то цари да президенты братались, чтобы нас в войны втравливать, а теперь—народ с народом, потому поняли: война—могила. Пока войну на своей шкуре не вынесли, думали, так и надо, чтобы у всех по отечеству, а теперь смекают про братство да чело­ вечество. Вот к чему бог-то ведет нас через муки му­ ченические. Вон, француз-то всей тушей на немца в Руре навалился выправить свои делишки, а выйдет-то наоборот: и еще поймет простой-то народ, что хоть с войной, хоть без войны грабежом никаких дел не вы­ правишь, потому все уходит на вооруженья да воен­ щину. Куда ж деться-то? Моргачин сидит, в землю супится, ворчит: — Кабы по прежнему времени ушел бы в мона­ стырь,—глаза мои ни на что не глядели бы. Чорт-те знает, что и делается теперь на свете-то... — А то и делается— к братству. Хоть ты как, а нет иного хода, кроме как к братству всем царствам, и во всех так будет, как у нас: буржуишкам—крышка, и никакою войска, а по всей Европе братство. Вот к чему мученичество-то по свету бедноты человеческой. Почитай две тысячи лет добивался от всех господь братства,—не вняли, а теперь погнал всех через муку, и придем, потому больше некуда. s — Придем! Хе-хе-хе! Придем! — смеется Морга­ чин.— Ты, вот, лучше смотри, дочь-то твоя к чему придет. , Не любил Идинов, когда дочь его, гордость лю­ бимую, грязно захватывали и резал больно: — А еще бы за женой тебе своей посматривать! — Тьфу тебе, кобелю старому!—выбросил и за­ скреб сапожищами на свою сторону. — Да брось ты, ревнюга чертовой!—уговаривает вслед Идинов.