Вестник Мурмана. 1923, № 47 (24 нояб.).

№ 47. М У Р М А Н А. 19 ресное общество, частью принадлежавшее к министер­ ству иностранных дел, частью из других кругов; он и сам, когда хотел, мог быть приятным собеседником. Но до настоящей дружбы дело не дошло. Это выразилось особенно ярко, когда, после ухода отца, граф тоже по­ требовал отставки. На мою нросьбу остаться и помочь мне в политической области, я получил очень колкий ответ: „Его привычка докладывать и служить только своему отцу настолько велика, что он даже не предста­ вляет себе возможности войти с портфелем и докладывать какому-нибудь другому лицу". По докладу Бисмарка я получил поручение поехать в Петербург ко дню совершеннолетия погибшего позднее царя Николая II и передать наследнику орден Черного Орла. Я получил множество указаний, как от импера­ тора, так и от Бисмарка, касавшихся взаимных отыо- шений стран, наших семейств, а также обычаев и лю­ дей. В заключение император добавил, что он меня напутствует теми же словами, которые он слышал от графа Адлерберга при его путешествии в Россию. „В конце концов и там, как и везде, больше склонны вы­ слушивать хвалу, нежели порицание". Князь закончил свои указания следующим замечанием: „На Востоке каждый, пока он йЬсит рубашку поверх штанов, может считаться порядочным человеком, как только он ее за­ прятал в штаны и на шею одел орден, он превращается в свинью “. Из Петербурга я посылал донесения как моему деду, так и князю Бисмарку. Я старался добросовестно передавать все мои впечатления. Прежде всего мне стало ясно, что старые русско-прусские отношения и чувства очень охладели и существуют далеко не в той мере, на которую я мог рассчитывать после разговора с дедом и князем. После моего возвращения я получил благодарность и от императора и от князя за мои ясные и точные доклады. Их благодарности меня очень пора­ довала, так как я был очень удручен, не имея возмож­ ности сообщить им ничего радостного. В конце августа и начале сентября 1886 г. после Гаштейнского свидания императора Вильгельма Великого с императором Францем Иосифом, на котором, по при­ казанию деда, я присутствовал, мне было дано поруче­ ние довести лично до сведения императора Александра III результаты этого свидания и обсудить с ним некоторые вопросы, касающиеся Турции и Средиземного моря. Я получил от князя инструкции, одобренные императором. Они касались желания России занять Стамбул, и князь ничего не имел против этого, напротив,— я получил прямое указание предложить Константинополь и Дарда­ неллы России (значит, и Сан-Стефано, и Берлинский Конгресс провалились). Рассчитывали мирным путем убедить Турцию, что ей самой выгодно и желательно это соглашение с Россией. У царя в Брест-Литовске меня ожидал любезный прием и я участвовал в смотрах и маневрах, которые, несомненно, носили антинемецкий характер. Результатом же моих разговоров с царем было его следующее замечание: „Если он захочет взять Стамбул, он его возьмет и вовсе не нуждается для этого в позво­ лении князя Брісмарка“ .— После такого резкого отказа от предложения князя я мог считать мою миссию по­ терпевшей крушение. Посылая свое предложение царю, князь должен был в корне изменить свой взгляд на политику, приведшую к Сан-Стефано и Берлинскому конгрессу, или, может быть, он решил, что в полити­ ческом положении Европы наступил момент, когда надле­ жало перемешать все карты, и, как выражался мой дед, начать „жонглировать “ по новому. Эго мог разрешить себе человек лишь такого государственного масштаба, как он. Я никогда не разобрал, был ли Берлинский конгресс в его громадной политической игре с Россией лишь возможным предлогом для возникновения всеобщей войны, хотел ли он этим конгрессом угодить англичанам и для этого ставил всяческие препятствия русским в их притязаниях на Востоке, имея гениальное намерение после более очевидно им номочь в их проведении? Князь никогда никому не открывал своих широких горизонтов. Может быть, рассчитывая с большим само­ мнением на свое искусство, он думал приобрести распо­ ложение России, если русские интересы на Востоке будут осуществлен^ помощью лишь одной Германии и при менее напряженном политическом настроении Европы, чем это было в 1877 /78 году. Если это так, то такую громадную игру мог рассчитывать довести до конца и выиграть лишь такой человек, как Бисмарк. В этом заключается слабая сторона великих людей. Осведомил ли он Англию о своем предложении царю? Она должна была быть против, как и в 1878 году. Во всяком слу­ чае, князь все более начинал держаться политики, ко­ торая казалась мне неправильной уже тогда, когда я узнал о разочаровании русских перед воротами Стамбула. В Брест-Литовске при различных военных пригото­ влениях и упражнениях, я ясно увидел, что отношение ко мпе русских офицероЕ гораздо холоднее и надменнее, чем в мой первый приезд в Петербург. Только неболь­ шой кружок старых генералов при дворе, которые пом­ нили еще Александра И, знади императора Вильгельма Великого и были к нему расположены, высказывали свое хорошее отношение к нему и к Германии, В бе­ седе с одним из них о взаимных отношениях наших дзоров, армий и государств, которые я нашел столь изменившимися, старый генерал мне сказал: „Этот отвратительный Берлинский Конгресс! Какая огромная ошибка канцлера! Он разрушил нашу старин­ ную дружбу, насадил недоверие при дворе и в прави­ тельстве и внедрил убеждение, что русской армии была оказана величайшая несправедливость после кровопро­ литной кампании 1877 г., и за это она требует реванша. И вот мы вместе с этой проклятой Французской Ре с ­ публикой, полной ненависти к вам и проникнутой разру­ шительными идеями, которые, в случае войны с вами, будут нам стоить династии“ . Пророческое предсказание падения дома Романовых! Из Бреста я поехал в Стратсбург, где мой дед присут­ ствовал на императорских маневрах. Несмотря на неудачу моей миссии, я нашел очень спокойное отно­ шение к политическому положению. Я передал моему деду сердечный привет Александра III, что очень его обрадовало, как доказательство неизменности их лич­ ных отношений. К моему удивлению я получил письмо также и от князя Бисмарка, в котором он меня благо­ дарил за мои действия и доклад. Все это имело тем большее значение, что мои донесения не могли быть им обоим особенно приятны. Берлинский Конгресс