Вестник Мурмана. 1923, № 39 (29 сент.).
№ 39. М У Р М А Н А. 15 Художеетвенно-Дйтературйый Отдед. К новой жизни. (Из дневника). Я опять не могу уснуть, несмотря на то, что во всем теле чувствую пеммоверпую усталость после про веденного трудового дня. .Бесшумно соскользнув с кровати, я одеваюсь и, стараясь не разбудить моих хозяев, тихо на цыпочках иду к выходной двери, а затем бреду па берег моря, усаживаюсь на камень и невольно застываю перед кра сотой представившейся мне картины. Полночь. Да, по времени уже полночь. Там, далеко в России царит темная, полная ароматов трав и цве тов, летняя, звездная ночь, а здесь передо мной блещет во всей красе своей солвне. Полночь, а оно застыло над горизонтом и по открывающейся водяной глади протянуло к берегу зыбкую золотистую дорожку... Ро зовыми и орапаевыми мазками его лучи раскрасили окружающие облака. Отражение опрокинуло ближайшие скалы верхушками в морскую глубь и тихо баюкает их. Спит природа, озаряемая полуночным солнцем, спят люди. Один я не в силах уснуть. Я весь еще живу недавним прошлым, насильно отнятым у меня кликою царских палачей. Не от пих ли, спасая свою жизнь, я бежал, что затравленный зверь, через топи карельских болот, но звериным тропинкам лесов, сюда, на далекий север. И не раз эти вековые леса, эти бес численные, попадавшиеся на пути озера, эти пустын ные необъятные пространства оглашал мой крик про клятья душителем жизни. Молодость, богатую широким, свободным взмахом огненной мысли, богатую силой мускульной, укрыла, затаившая от взора моих палачей свои собственные неисчислимые богатства, северная при рода. И, когда мипутное малодушие сковывало п мои мысли и мое тело, пе она ли учила меня энергии, не она ли, что родная мать, вдыхала в душу мою ледяную суровость и стойкость! Полночь. Над всею моей родиной, над всей Россией навис мрак... Передо мною же горит солнце, полу ночное солнце, точно говорит: мрак не вечен, скоро нового солнца свободы заблещут неугасимые лучи и над Россией и над всей землей. О, как мне хочется подать об этом весть моим друзьям, томящимся в сырых и темных казематах царских тюрем!.. * * * Сегодня я впервые выезжал с моим хозяином, нор- вежцем-колонистом, Карлом Эдуардовичем Гансоном, на лов рыбы. Мы вышли в море па „шняке“— большой беспа лубной лодке, сколоченной из толстых крепких досок, посреди которой вставлена невысокая мачта с неболь шим парусом на рее. На другом, более легком судне, имевшемся у Карла Эдуардовича, па „еле'*, предста влявшей собою тип норвежского норландбота, еще ранее нас вышел на рыбную ловлю его брат. Мы шли на север. Пройдя верст тридцать остановились. Выбросили за борт гранитный камень, служивший якорем, к которому был привязан конец яруса и стоянка, служившая для измерения глубины, и уж после того, когда якорь до стиг дна, выбросили в воду второй свободный конец стоянки, к которому был привязан „кубас*— кусов дерева с продетой через него палкой, па верхушке ко торой болтался небольшой флажок, а затем начали ме тать ярус. Карл Эдуардович сам выкидывал его мер ными взмахами в воду, точно священнодействовал, я же должен был быстро грести, чтобы стоянка яруса все время была несколько натянута, так как это заставляло ярус ложиться, не путаясь, но дну в одну линию. Когда был выметан весь ярус, Карл Эдуардович вы бросил в море второй кубас и второй якорь. К стоянке кубаса он привязал и нашу шняку, а затем торже ственно заявил: — Теперь не грешно закусить и отдохнуть! Мне не хотелось отдыхать. И в то время, когда он вытянулся на ганяке во весь свой богатырский рост, я остался сидеть и любо ваться уходящей в бесконечную даль синевой океана, окаймленной лишь на юге высокими гранитными скалами Мурмана. Карл Эдуардович, казалось, уловил мой взгляд, так как сейчас лее, попыхивая своей трубочкой, заговорил: — Да, красиво! Этот западный берег вашего Мур- мапа—часть нашей Норвегии. И здесь еще берега вы соки и скалисты, с крутыми обрывами и здесь еще много глубоких заливов с массой губ и небольших островов, словно наши фиорды, зато дальше к востоку скалы ниже, берега изрезаны меньше, а устья рек, впадающих в океан, слишком малы. Островов к востоку ночти нет, да и те, которые встречаются, слишком небольшие... И он замолчал. Это воспоминание несомненно снова перенесло его к себе на родину. Признаюсь, что и мои мысли перепорхнули к тому далекому, что было теперь потеряно для меня на веки. * * * Возвращались домой с славным уловом. ІПняка была нагружена крупной треской, почти в метр длиною и отчасти пикшей, рыбой и по вкусу и по виду напоминавшей треску, лишь немного темней шей, чем треска, окраски и имевшей за грудными плав никами черные пятна. В добавление ко всему мы, хотя и с большим трудом, вытащили палтуса—широкую кам балу в полтора метра длиною. Но что меня заинтересовало, так это пойманная зу батка, пятнистая рыба с круглой головой и с огромной пастью, усаженной большими острыми зубами. Втащив зубатку на шняку, Карл Эдуардович тотчас же пристук нул ее „ляпом"— железным крючком, прикрепленным к деревянной рукоятке и служащим специально для подъема на судно крупной рыбы.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTUzNzYz