Вестник Мурмана. 1923, № 31 (4 авг.).

20 ВЕСТНИК № 31. * * Гордых победителей многих потянуло обратно к себе на родипу. Добрались ли они домой с женами или нет, неиз­ вестно. ІІо одно слово Линды: — Здесь... Дополненное ее песенкой: „Я жйть хочу! Я жить хочу! Жить! Жить! Жить! Решило все бесповоротно и Турий Рог остался... Остались кое-кто из его дружпны. Пока полпа жизненных сил наша планета, наша земля, смерть одних—это новая ступень к жизни других... Жизнь не умирает, она лишь видоизменяется. Исчез с лица земли городок Кюэммь, па его месте вырос новый город Кемь. И пра-пра-пра-пра-правнучка Липды не равнинам окружающим Кемь, а всему миру ныне грозно кидает вызов: — Старый мир разрушим до основанья, а затем— мы наш, мы новый мир построим... В нем, в этом гимне, далеким отголоском-эхом зву­ чит всепобеждающая, немногословная песня протеста Линды и людям и богам: „Я жить хочу! Я жить хочу! Жить! Жить! Жить! Ж Запд. Встречи. Рассказ Дима. * ** Это была их первая встреча. Он— видное начальство, недавно переведенный откуда- то с юга на Энскую железную дорогу, уже успел про­ греметь своей строгостью, а потому каждое слово его заставляло трепетать их души. „Прогонит со службы— и каюк!“— думал один, из пих, но виду рабочий. Другой, с физиономией настоящего чинуши, сообра­ жал: „ Коли еще перевод, хоть и на маленькую станцию— обернусь как-нибудь"... Начальство же не думало ни об увольнении, ни о переводе, оно просто изощрялось в наборе громких фраз, грозных слов, внутренно наслаждаясь их своеобразной музыкой, упиваясь ею, черпая в ней уверенность в своей силе, несокрушимости и рисуясь этой силой перед си­ дящей против него в купэ молодой дамой. На верхних нотах, что крик больной души, у него вырвалось в заключение: — Взяточничество! Все взяточничество!.. Нет, я с корнем вырву это зло,— так и зарубите у себя па носу... И осекся, почти смутился, точно выдал нечто сокро­ венное... Но оба стоявшие перед ним на вытяжку ничего не заметили, или же показали вид, что ничего не заме­ тили... „Нет, нет, не заметили14... успокаивал он себя. Только соседка его улыбнулась внутренней, загадоч ной улыбкой и просительно сказала: —- Николя, тебе нельзя так волноваться- , пощади себя. И он пощадил. Переведя дыхание, после длительной паузы, кинул: — Можете итти... Только чтобы мне впредь... Недосказал, что „впредь", махнул рукой и с уста­ лым видом откинулся на мягкую спинку дивана- * Ночь. Убаюкивающе постукивают колеса вагопа на стыках. Маленькая женщина, как котенок, нежится иод бело­ снежной простыней и теплым байковым одеялом. Он спит рядом па соседнем диванчике. Мысли ее о нем и не о нем... Скорее— о себе... Беспокойные мысли... Тело пежится, а в душе поды­ мается тревожная волна, плещет, бьется и мысли ска­ чут бессвязные, как бред сумасшедшего. Вся жизнь ее, какая-то сумасшедшая. Роскошь, богатство, вершина довольства и вдруг падение вниз, в бездпу пшцеты, голода... и вот опять отблески прошлого—-беспечные дни—веселье... Жутко ей. „На долго лн?“— встает вопрос, а за ним бегут другие, выростают и хлещут по душе, по мозгу. „Откуда у него все это“? „Ах, лучше не думать, не думать... Он—-сила... Он для всех выше подозрений"... И вдруг услышала, как он поверпулся и застонал во сне. От его стона все ее тело обдало холодком, исчезла истома,— затрепетала, съежилась, подобрала под себя калачиком ноги, плотнее завернулась в одеяло и снова жестко, как это было не раз уже, подумала: „Вчера я заставила его купить бриллиантовые серьги... Еще, еще и еще надо... Пусть покупает... Если что, по крайней мере, я не пропаду... Ведь это—капитал'*... С этой мыслью уснула спокойным безмятежным сном под тихое, убаюкивающее покачивание вагона и однообразное ритмичное постукивание колес на стыках. * Человек с физиономией чипушн не спал всю ночь. Тускло горела под абажуром лампочка, еле-еле осве­ щая пространство у стола; вся остальная комната тонула в полумраке. Он сидел за столом, на котором лежала груда ском­ канных бумаяшых денежных знаков мелкого достоин­ ства, старательно, любовно распрямлял и разглаживал рукой каждую бумажку, раскладывал их в отдельные кучки по их достоинству и время от времени, ухмы­ ляясь про себя, приговаривал: — Ложитесь, ложитесь родименькие, ровненько да гладенько— заживем сладенько... Будет и па нашей улице праздник...