Вестник Мурмана. 1923, № 28 (14 июля).

№ 28. М У Р М А Н А. 17 Художеетвенно-Литературный Отдед. п о э т . Рассказ Вл. Волынцева. I. Разные они были люди, — от того, может, и сходились и дружили. Прокофьев стихи писал. В свободное от заводской ра­ боты время сейчас же усаживался и писал. А когда писал, не столько думал, не столько чувствовал, душой переживал все то, о чем писал, сколько ухом прислушивался. Писал и мычал себе под нос то, что из-под пера выходило. И до того забывался, что и разговора вокруг себя не слышал. Слы­ шалось ему явственно одно— заводский шум, грохот, лязг, шипенье... Трансмиссии для него— пели, молотобойная— рокотала громом, в котельной— завывало и клокотало все адским ураганом... Сид,ел и звуки ловил, ловил и записы­ вал... Весь в звуках заводских жил: ими дышал, ими мыслил, ими чувствовал. Не таков был Мотков. Стоило ему с завода во двор выскочить, и он уже радостно улыбался, а коль за завод­ ские ворота выходил, совсем перерождался. Вдыхал воздух полной грудью и приговаривал: — Ух, как хорошо! Ей-Богу, хорошо! Дыши, значит, всеми жабрами, хапай кислород охапками в легкие, копоть да пыль заводскую сдувай им с души прокоптевшей... При этом тряс головой, и то в олном, то в другом ухе ковырял. — Вату надо-ть выколотить... Грохотом-то, как ватой, уши позатыкало. И все же, несмотря на это, в то время, как Прокофьев по утрам, сидя за стихами и гудка не слышал, Мотков при первых звуках гудка сразу с постели вскакивал, окатывал себя холодной водой и бодрый, живой и радостный спе­ шил на завод. Одним из первых приходил. Да, разные они были люди,— от того, может, и сходи­ лись и дружили. I I. Завод дымом в небо полыхает, солнце сажевой тучей застит, огнем и копотью тела людские денЬ за днем гложет. Чахнет тело, синие круги под глазами ложатся, щеки вва­ ливаются, о челюсти сухим пергаментом трутся, только скулы на лице торчат, да зеньки глаз поблескивают... Рабочий, что зверь затравленный, у станка хмурый стоит. Один Мотков и тут радостно, светло глядит. И злоба к нему рабочих: — Чего радуешься?.. Неволя мила?.. — Проваливай, проваливай! — отмахивается Мотков, про себя же думает: „Неча языком зря трепать,— все одно не поймет!" А у самого глаза поблескивают. Глядит на все, все глазами ловит, каждое движение станка, каждый взлет приводного ремня. Иногда про себя говорит, громко говорит, что песню поет, все одно за гулом и грохотом никто не услышит: — Живей, живей!.. Так, родимый, так!.. Дави, дави!.. Чорта с два задавишь!. Рано или поздно так всколыхнешь, что и себя забудем... душа-то человеческая— пружина... ржавая да слабая— в брак, туда ей и дорога... за-то дру­ гие— выпрямятся— не сдобровать чьим-то лбам... Живей, живей!.. Из живых людей вей канаты, для кого-то славная виселица выйдет!.. И верой глаза полны, верой несокрушимой, что рано или поздно выкинет завод туда, за ворота, в самый центр города, где дворцы, веселье, сытость и разврат, раскален­ ную, что сталь, душу рабочего. Исгорит в ней, испепелится все зло, и очистится мир от мрази, и засветит над заводом солнышко и заблестит оно, заиграет улыбчато на всех мед­ ных частях машин и в душах, и в сердцах, и в очах самих рабочих. . Думает так и радостно глядит на все — глаза по­ блескивают. Глянет же на товарищей, на их хмурые лица, сожмется, в грохоте, в шуме, со вздохом правду свою, надежду свою, как улитку в скорлупу, в слова запрячет: — Не поймут!.. Рано, не пора еще... Неча-то и языком ними зря трепать I I I И вот на тебе... Аленушку полюбили, одну Аленушку двое полюбили. На завод только полгода тому назад поступила. Но­ венькая. Из деревни приехала. Жить в деревне стало го­ лодно, а семья большая... Хоша хлеб не родится, за-то семья плодится... У бедноты всегда так. Да и хлебу-то родится негде, чтоб семью всю прокормить. Земли-то, коли при хорошем ветре плюнуть, плевком до края полосы достанешь,— вот всей земли-то сколько. Тут те и поле, тут те и огород, тут и овощь, тут и хлебушко, тут те и все богачество крестьянское. ГІо разному и полюбили, потому, что разные были. Прокофьев за то, что свежестью деревенской, черно земной пахнуло и то не в самом лице, не в самой фигуре, а в речи... В речи свежесть эту почуял, голос поманил сердце поэта. Мотков взглядом окинул Алену, что руками обнял, ве­ село в глаза ей глянул и в первую же встречу на завод­ ском дворе окликнул девушку: — И откуда-ж ты такая?.. ■— Из Липовки мы, из села Липовки...— улыбаясь ему, как своему старому знакомому, просто кинула Алена. — Ах ты, липовый лапоток!— отозвался шуткой Гри­ горий, проходя на завод. Сам же подумал: „Идут, идут... много народу идет из разных Липовок... всех зовод завет, скликает, силу ростит... Рости, рости, голубчик мой!..“ Прокофьев же бочком к Аленушке присоседился, раз­ говор завел. Узнал, что одна она в городе,— только тетка у нее тут есть, да и та где-то у чорта на куличках в судомойках служит... узнал и к себе позвал: — Заходи, Алена, к нам.,. Я с матушкой живу. При­ дешь— спроси Николая... Николая Прокофьева.,. Посидишь у нас праздник— не так тебе скучно будет. У самого же в мыслях: „Больно словечки у ней ядреные... Поговорю— запишу... Такое стихотворение о деревне выйдет, самое настоя­ щее"... С этого вот и началось. Одну Аленушку полюбили, одну— двое... каждый за свое, каждый по своему. IV . Идут Алена и Григорий по улице. Народ празднично наряженный разгуливает. Григорий то об одном, о другом словцом обмолвится, замечание свое скажет. Дворец, церковь ли какая, исту­ кан ли на камне насажен на показ народу,— обо всем рас­ сказывает Алене, все ей доподлинно объясняет, ничего мимо не пропустит. И весело с ним девушке. Нет-нет, да и вырвется у нее: — Вот богачество, так богачество!... А у нас-то в Липовке— ни те кола, ни те двора, ни те хаты порядочной нет... Живем, что былинки при дорожке. — Вот ты и смекай, Аленушка, справедливо ли это?.. f h ' d s d s s e / r