Вестник Кольского научного центра РАН. 2013, №3.

себе русский костюм, но и они не могут расстаться с этою каской < . > Малорослых, хотя и красиво сложенных лапландок чрезвычайно портит этот громадный мавзолей, сооружаемый ими над головой» [7, с. 67-68]. Несмотря на то, что большинство авторов подробным образом изображают национальный саамский костюм, из письменных свидетельств очевидцев, имеющих опыт личного общения с саамами, становится понятно, что подобные описания сделаны главным образом по другим источникам, так как уже к середине XIX в. большинство саамского населения заимствовало многие предметы одежды у русских. По словам исследователей, современные им саамы оставляют свою национальную одежду и носят «что попадет: шляпы, шапки, немецкое платье и проч.» [22, с. 70], «что придется: русские кафтаны, куртки и даже сюртуки» [10, с. 32]. Д.Н. Островский рассказывает, как во время его визита к священнику К.П. Щеколдину в комнате собралось более десятка лопарей, ни один из которых не имел национального костюма, все они были одеты «в черного сукна сюртуки, такие же панталоны, ботинки и пуховые шляпы. Некоторые имели при себе серебряные часы» [23, с. 3]. Национальные костюмы, имеющие много общего со шведской и финской одеждой и воспринимающиеся как «красивые» [21, с. 8], сохраняются у тех саамов, которые проживают в глубине Кольского п-ова и не сталкиваются с русскими промышленниками [21, с. 8]. Распространенные посредством этнографической литературы представления о внешнем облике саамов, которые, судя по сложившимся стереотипам, и в XIX в. носят свой национальный костюм, приводят к тому, что, столкнувшись с повсеместным заимствованием русской одежды, этнографы испытывают даже некоторое разочарование: «Вы думали видеть странные национальные костюмы, а вместо того навстречу вам вышли мужички, правда очень маленькие, большею частью безбородые и узкоглазые, но одетые так, как одеваются все жители Беломорского побережья» [21, с. 6]. Восприятие аутентичной саамской одежды как «красивой», но «странной», экзотичной усиливается в характеристике внешнего облика саамов, сделанной архангельским губернатором А.П. Энгельгардтом, сравнившим их со сказочными персонажами: «Типичный лопарь - низкого роста, приземист, на ногах у него большие башмаки вроде колодок, ноги закутаны суконною тряпкою, перевязанною бечевкою, одет он в суконную серую куртку, на голове вязаный шерстяной колпак с кисточкою на конце, борода клином; в общем, фигура похожа на гнома, как их рисуют на картинках при изображении подземного царства» [22, с. 70]. Наряду с национальным костюмом, культурным символом саамов в представлении отечественных этнографов является традиционное жилище, которое становится одним из элементов этнического образа, а также показателем уровня культурного развития саамов. Как правило, в трудах исследователей XVIII-XX вв. встречаются описания вежи (жилища с усеченной вершиной и отверстием для дыма, построенного из кольев и покрытого корой, дерном и пр.), реже тупы (деревянного сруба) и куваксы (переносного жилья, используемого в период весенне-летних кочевок). Чаще всего и наиболее подробно в этнографических источниках описывается устройство вежи. Между вежей и тупой этнографы проводят важное культурное различие. Тупа (или пырт) сменила вежу в качестве зимнего жилья. Если в прошлом вежа была зимним жилищем саамов, то уже в XIX- XX вв. саамы живут в ней преимущественно в летнее время, выстраивая в зимних погостах для себя деревянную тупу [5, с. 276]. Тупа представляет собой некое подобие русской избы, а потому в культурном отношении представляется российским исследователям более «цивилизованной», чем вежа - первоначальное постоянное саамское жилище. Н.Н. Харузин видит в тупе свидетельство перехода к полуоседлости саамов [3, с. 96]. Если тупу исследователь называет постоянным домом, то вежу он характеризует как временное пристанище на местах промысла, а куваксу - как походное жилище [3, с. 97]. При описании вежи авторы прибегают к самым разным параллелям, позволяющим читателям лучше представить себе впечатление, которое она производит на очевидца. Вежа характеризуется как «землянка», четырехугольный или шестиугольный «шатер из жердей, крытый дерном» [5, с. 276], «шалаш» [3, с. 97], «маленькая пирамидка» [20, с. 265], большой шалаш «вроде самоедского чума» [22, с. 70]. В.И. Немирович-Данченко подчеркивает природное начало вежи, ее связь с местным ландшафтом. Он пишет, что летом, когда дерн, покрывающий вежу, зарастает травой, она издали кажется зеленым холмом [5, с. 276]. Согласно поговорке колян «в веже, что в бане - вениками пахнет» [5, с. 276]. 59