Труды КНЦ (Естественные и гуманитарные науки вып.1/2023(2))

вызвало необходимость его коренной переработки, согласования во всевозможных комиссиях и фактически его похоронило. Поражение Уварова подчеркивалось фактом того, что тут же без каких- либо изменений была утверждена «Инструкция ректору и директору Казанского университета», составленная М. Л. Магницким, которая абсолютно противоречила не только идеям Уварова, но и самому духу и принципам университетских уставов 1804 года. Биограф Уварова заключает, что в этот момент «столкнулись два взгляда на высшее образование, и победил Магницкий» [24: 93-94]. Сам проект устава для Санкт-Петербургского университета, несмотря на вмешательство профессорской коллегии в его критику и исправление, так и остался недоработанным, а его первоначальная (уваровская) редакция считается утраченной. Это поражение Уварова в борьбе с личными оппонентами, поддержанными министром и самим императором, стало для него наглядным и болезненным уроком. Уваров счет необходимым просить отставки весной 1821 года, ссылаясь на расстроенное здоровье и не дожидаясь более резких и развязных выпадов своих врагов. Еще одним эпизодом, подорвавшим остатки влияния Уварова, стало дело профессора С.-Петербургского университета А. П. Куницына в 1820 году, связанное с запрещением его изданного курса лекций «Право естественное». Его книга была категорически осуждена, запрещена к использованию, ее тираж уничтожен. Невинные положения теории права, которые в течение полутора десятилетий преподавались во всех университетах (и в Царскосельском лицее) были названы главным критиком Куницына Д. П. Руничем «олицетворением террора и революции», сборником «пагубных лжеумствований», которые «ввел в моду Ж. Ж. Руссо и проповедовал Ж. П. Марат», «кои волновали и еще волнуют горячие головы поборников прав человека и гражданина минувшего и настоящего столетий»39. Д. П. Рунич, явно рассчитывая занять место Уварова, клеймил профессора «уваровского призыва» и вынес суровый приговор. «Надлежало бы, — восклицал он, — списать всю книгу при исчислении всех подобных мест, столько же отвратительных, как и ядовитых, но и сии очевидно свидетельствуют святотатственное нападение на божественность Святого откровения, тем более опасное, что оно покрыто широким плащом философии!»40. Это был выпад и в адрес попечителя, который допустил «богопротивные» и противогосударственные умствования в стенах вверенного ему университета. Магницкий поддержал обвинения Рунича, умножив их и изображая профессора злоумышленником и карбонарием. Осторожная попытка Уварова защитить Куницына, известного юриста и журналиста, представив в ГПУ «особое мнение» по его делу, не имела успеха. Лично в заседаниях, где его противники разоблачали Куницына, он не присутствовал, но рискнул «чистосердечно» просить у ГПУ и министра, приговоривших книгу, хотя бы снисхождения для ее автора и сохранения за ним профессорского звания и «возможности продолжать службу на пользу Отечества и науки»41. Однако преподавание Куницыну было запрещено. Во время дисциплинарного скандала в университетском Благородном пансионе в январе 1821 года, раздутого его директором Д. А. Кавелиным и превращенного им чуть ли не в «заговор» воспитанников, Уварову снова пришлось прибегнуть к тактике оправданий. Директор пансиона Д. А. Кавелин, многим обязанный Голицыну, представил ему 24 марта 1821 года пространный рапорт, который переносил всю вину за «беспорядки» в пансионе на Уварова. Состояние Благородного пансиона описывалось как «критическое и опасное», поскольку, как было сказано, «общее в нем неповиновение и дух буйства и лжемудрия являются открыто в происшествиях почти ежедневных»42. В итоге в пансионе сменился состав надзирателей, ужесточились дисциплинарные правила, режим обучения. В то же самое время Уварову пришлось защищать созданный им Учительский институт при университете, о котором выше уже говорилось. Магницкий заявлял, что институт, обучение в котором предполагало использование учителями в дальнейшем методов Дж. Ланкастера, есть «пропаганда квакерской секты, никуда для нас негодная и даже вредная»43, и где нет «ни сносного учения, ни доброго духа»44. Уваров обратился к Голицыну с просьбой сохранять в делах беспристрастность и дать ему шанс лично ответить за обнаруженные «неустройства» и происшествия в подконтрольном ему округе. «Прошу . принять в уважение, что я теперь или позже, равным образом ничего не требую и ничего не ожидаю, [кроме] как беспристрастного и открытого исследования моих действий по всему кругу моей деятельности в службе», — писал Уваров министру 12 января 1821 года45. Что касается обвинений в неустройствах в университетском Благородном пансионе, Уваров более месяца пункт за пункт разбирал обвинения Кавелина46, ведомого Магницким и Руничем [25: 35], и доказывал их неосновательность. Однако Голицын не прислушался к Уварову, предпочтя и дальше слушать его оппонентов. Труды Кольского научного центра РАН. Серия: Естественные и гуманитарные науки. 2023. Т. 2, № 1. С. 111-125. Transactions of the Kola Science Centre of RAS. Series: Natural Sciences and Humanities. 2023. Vol. 2, No. 1. P. 111-125. © Пустовойт И. С., Жуковская Т. Н., 2023 119