Труды КНЦ вып. 22 (ГУМАНИТАРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ вып. 2/2022(13))

загоняли в трюм. Ну, я послушная и спускалась в трюм. А мальчишки успели увидеть, еще какое-то любопытство, почему нас в трюм загоняли. А оказывается, этих мёртвых собирали и их туда. Вот довезли нас до Архангельска, оттуда до Плесецка, а из Плесецка до Глубоковского лесопункта. Как нас везли, стреляйте, я не помню. На чем-то холодном. И когда мы приехали туда, там тоже бараки. И стали нас распределять по комнатам. Как жить, когда тут ещё люди? А стены между этими комнатами — просто доски кривые, вот такие щели. Каждый мог увидеть, что делалось в другой комнате. Это потом, конечно, любопытство разбирало. Тех выселяли куда-то, а нас вселили на их тёплое место. Потом мы узнали, что это выселяли русских немцев». Этот рассказ интересен еще и тем, что отражает особенности восприятия дороги подростком: необычное приготовление еды (запекание картошки), распространение вшей из-за антисанитарных условий, гробы штабелями и т. д. Также обращает на себя внимание высказывание «никто никому не помогал». И это можно понять, поскольку в подобных экстремальных условиях доминирует установка на самосохранение [11 : 8]. Рассказы о голоде во время депортации встречаются во многих интервью. Информант В. С., 1939 г. р., рассказывала: «После Карелии нас выслали в Архангельскую область. По дороге в Архангельскую область оба деда умерли от голода». Информант Г. К., 1949 г. р.: «Мама мне рассказывала, значит, тётю с детьми погрузили на поезд и эвакуировали. Она попала в Коми. По дороге у нее дети все умерли, потому что, наверное, нечем было кормить. И она там умерла». Примечательно, что информанты не употребляют слово «депортация». Данная особенность встречается и в других нарративах. Другой мотив в рассказах — это закапывание ценных вещей перед отъездом. Со слов информанта Т. Р., 1945 г. р.: «Бабушка перед эвакуацией закопала наиболее ценные вещи, но после войны не нашли ». Из интервью Н. Я., 1942 г. р.: «Когда немцы стали подходить, их опять на паромах отправили через Онежское озеро на ту сторону. Дали краткий срок на сборы. Так родители выкопали яму, всё туда покидали, что у них было на случай, если вдруг вернутся. Пока плыли на паромах, их бомбили. Из пяти паромов только один уцелел». Воспоминания о бомбежках во время переездов в военное время очень часто встречаются в рассказах информантов, это один из самых устойчивых мотивов. Так, со слов отца информанта В. Л., 1968 г. р., их «отправляли в Финляндию на баржах, которые бомбили советские летчики, а когда узнали, что на баржах советские граждане, бомбить перестали». Дело в том, что деревня находилась в Ленинградской области и оккупационные власти отправляли ингерманландских жителей этой деревни в Финляндию. Из воспоминаний информанта Э. Л., 1931 г. р.: «Во Вторую мировую войну нас эвакуировали в Тюменскую область. Сначала до Ладоги довезли. А Ладогу сильно бомбили перед баржой — нас вернули обратно. Военные боялись, что финны придут, поэтому нас эвакуировали в Тюменскую область. Четыре тети и трое детей. Одна тетя в дороге умерла, в Свердловске. Не хоронили. Прямо штабелями складывали. Заворачивали, обшивали тряпками и складывали штабелями. Остальные три тетки с детьми доехали на поезде до Омска. Там нас погрузили на баржи, чтобы отвезти до Нового Порта. В Новом Порту, как только причалили, умерла самая старшая тетка. А Елена умерла осенью сорок первого». Члены этой финской семьи смогли вернуться в Ленинградскую область из спецпоселения в 1954 г. Среди информантов есть и немецкая семья, которую также депортировали 54