Труды КНЦ вып. 20 (Гуманитарные исследования) вып. 1/2021(12)

В оригинале она звучала так: «Образование человека наукою, а в человеке гражданина и усовершенствование самой науки». Рунич возражал: «Цель университета яснее и правильнее определена в уставах прочих российских университетов. Что значит образование человека наукой? Человека ограниченных понятий университет образовать наукой не возьмется. А потому не образование наукой человека, а преподавание наук должно составлять главнейший предмет университетов, и если бы следовало удержать мысль, заключающуюся в словах: образование человека наукой, то правильнее будет сказать: обогащение ума человеческого не наукой, а науками!» [Санкт-Петербургский..., 1919: 88]. По сути, Рунич здесь объединился с Магницким, который еще более решительно переопределял цель университета. Спустя шесть лет, уже попав в опалу после обнаружения растраты казенных средств, Рунич составил жалобно-оправдательную «Записку отставного действительного статского советника, ордена Св. Владимира 2-й ст. большого креста и Св. Анны кавалера, Рунича», где упомянул и об уваровском проекте устава. Он заметил, что поданное им мнение по проекту было коротким, а «если бы излагать полное, надобно было признать весь устав совершенно несвойственным русскому университету. Он был просто слепок с тогдашних немецких либеральных университетов». При этом Рунич попытался переложить вину за чрезмерную критику устава на других, сообщая, что при обсуждении он действовал «верноподданно и бескорыстно», тогда как Голицын и его приближенные воздействовали на него, заставляя очернять проект, и он «должен был, хотя против воли, но повиноваться!» [Записка о тс т авн о го ., 1872: 62]. М. Л. Магницкий выступил самым непримиримым противником уваровского проекта с развернутой критикой. Он утверждал, что новый устав воспроизведет в России «анархию немецких университетов», и прямо объявил, что он «не согласуется с духом правительства и министерства» [Санкт-Петербургский..., 1919: 91, 107]. В его отзыве, поданном последним, 19 сентября 1819 года, сквозила неприкрытая личная неприязнь к Уварову — единственному из членов ГПУ, кто в свое время осмелился выступить против предложения Магницкого об «упразднении» Казанского университета как зараженного противогосударственными идеями и впавшего в хаос [Петров, 1998: 61]. Во время затянувшегося «обсуждения» проекта Уварова у Магницкого появилась возможность отомстить давнему «неприятелю». В этой связи историк Джеймс Флинн абсолютно точно писал, что спасение Казанского университета «можно было считать победой Уварова, но если это была победа, то она стоила дорого. С этого времени ему стало почти невозможно найти союзников в министерстве, как бы он ни старался быть тактичным. Притом Уваров оказался не в ладах не только с большинством членов министерства, но и с группой профессоров в Петербургском университете» [Flynn, 1972: 487]. Магницкий критиковал не только отдельные пункты уваровского проекта, как это делали другие члены Ученого комитета, но и отвергал его в целом. В частности, Магницкий обвинил Уварова в том, что вопреки одобренному царем поручению составить устав опытнейшим профессорам, он составил его единолично, в духе крайне опасном. По мнению Магницкого, все «несообразности» в тексте устава произошли именно оттого, что «одно лицо» (т. е. Уваров), посчитало себя способным написать всеобъемлющий документ, без должного совещания с опытнейшими профессорами, которые могли «обозреть весь прошедший ход 90