Труды КНЦ вып. 20 (Гуманитарные исследования) вып. 1/2021(12)

и представляли их начальству в начале каждого года. За «небытие у исповеди» и за «сокрытие небытейщиков» также полагались штрафы, однако их размеры в законах не оговоривались. Денежная сумма определялась по решению правящего епископа. «Сказки об исповеди» из монастырей Олонецкого уезда Итак, в конце 1721 года новгородский архиепископ Феодосий (Яновский) впервые затребовал от настоятелей епархиальных монастырей точные данные о том, кто из монашествующих у кого «очищал совесть» в прошедший год. Составленные тогда особые документы — так называемые сказки со сведениями об исповедниках и причастниках — сначала были отправлены заказчику1 Олонецкого уезда, которым в те годы был настоятель Александро-Свирского монастыря архимандрит Кирилл, а оттуда в архиерейский разряд в Великий Новгород. В фонде Александро-Свирского монастыря Архива Санкт-Петербургского института истории РАН сохранились такие «сказки», поступившие в феврале 1722 года из семи обителей Олонецкого уезда: двух женских (Вознесенский и Брусненский монастыри) и пяти мужских (Муромский и Юрьегорский монастыри, Высокоезерская, Петропавловская Лобанова и Лужандозерская пустыни) [Арх. СПбИИ РАН. Ф. 3. Оп. 1. Д. 11/12. Л. 191-202 об.]. К концу первой четверти XVIII века в Олонецком уезде существовали два женских монастыря — Вознесенский в устье реки Свирь и Никольский Брусненский на острове в юго-западной части Онежского озера. Общину Вознесенского монастыря в 1721 году возглавляла монахиня Агафия (Карсакова), постригавшаяся в Старо-Ладожском Успенском монастыре и три года назад назначенная строительницей. В монастырской церкви вместе с дьячком Прохором Ивановым служил белый священник Александр Яковлев, однако, как следует из поданной «сказки», он принимал исповедь только у одиннадцати монастырских работников (сам клирик и его жена Екатерина исповедовались у священника Тимофея Никифорова из Гежесельгской волости). Четыре монахини Екатерина, Антонида, Маремьяна и Марфа отсутствовали в обители: в то время они находились в Новгороде «за нуждами для челобитья» и «во исповеди быть не сподобились» [Арх. СПбИИ РАН. Ф. 3. Оп. 1. Д. 11/12. Л. 191-193]. Все остальные одиннадцать монахинь, включая строительницу (келарь Василиса, казначея Феодора, Маремьяна, Улита, Анна, Фотиния, Пелагия, Ираида, Евдокия, Варвара), открывали свои деяния и помыслы перед одним духовником — 67-летним иеромонахом Мануилом из соседней Пятницкой Кедринской пустыни в Южном Прионежье. Личность иеромонаха Мануила заслуживает отдельного внимания. Несомненно, он пользовался большим духовным авторитетом среди жителей селений Мегорского, Оштинского и Важенского погостов-округов в Южном Прионежье. Почтенный старец не боялся нарушать грозный петровский запрет на монашеские постриги, объявленный в 1723 году, и продолжал постригать в монашество мужчин и женщин в конце 1720-х — первой половине 1730-х годов [Кожевникова, 2021: 32]. Так, в том же Вознесенском монастыре при другой настоятельнице схимонахине Александре в 1728 и 1732 годах он «против указу » облачал в иноческие одежды монахинь Максимиллу и Надежду [Кожевникова, 1Заказчики осуществляли контроль над духовенством в своем округе (уезде). 77