Труды КНЦ вып. 20 (Гуманитарные исследования) вып. 1/2021(12)

Уничтожив мох в одном месте, олень «роет траншею дальше, и когда наестся, ляжет на бок в снег и в таком положении спит, пока не проголодается» [Построечник, 1917: 2 ноября]. Всю ночь, пока путешественники спали в палатке, завернувшись в оленьи шкуры, проводник сидел у костра и грелся, покуривая трубку, на 20-градусном морозе. Зная особенности местности, он не рекомендовал продолжать путь до наступления рассвета, «хотя и звездное было небо, и полярное сияние освещало тайгу». За первый день путешественники смогли проехать лишь 15 верст, к полудню второго дня — еще 30. С наступлением темноты пришлось снова остаться в лесу до утра, впечатления от таких ночевок автор передал весьма красноречиво: «Я проснулся от страшного холода, правый бок, на котором я лежал, совершенно онемел, в голове сильно шумело». «В своих расчетах по верстоисчислению мы ошиблись на целых 12 верст и таким образом, — пишет он, — прибыли на третьи сутки», когда лишь к 11 часам впереди показались «скирды сена, занесенные снегом, а за ними далеко, версты 3-4, купол маленькой церкви». По прибытии в село, насчитывавшее порядка 60 дворов, путешественники получили уверения от местных жителей, что «до Ягельного Бора 85 верст, и то прямым путем» [Построечник, 1917: 2 ноября]. Из «Писем туриста» читатель узнавал, что «в Ла-озере» живут «ижимцы (так в документе. — Е. Д.), переходная народность от лопарей к самоедам». Вне зависимости от степени соответствия этнографических представлений строителя Мурманской магистрали современным этнологическим знаниям [Чувьюров, 2018], нельзя не оценить его искренний интерес к социально-культурной среде того края, где он вынужденно оказался. «Издревле ижимцы торговали с Кандалакшей и Соловецким монастырем», они «занимаются рыбной ловлей, но главным образом, звероловством, и у себя обделывают шкуры, шьют ковры, пимы, шапки из оленьих шкур и нерпа». Не ускользнул от внимания путешественника и уровень благосостояния местного неземледельческого населения: «Ижимцы — крайне зажиточные крестьяне, у некоторых стада по 2 тысячи оленей». Как и любая туристическая поездка, путешествие 1916 года в Ловозеро не могло, однако, обойтись без «шопинга». «Накупив шкур и других предметов ижимского изготовления, через три дня мы двинулись в обратный путь», — завершил свой «рассказ в рассказе» автор заметок «От Кеми до Мурманска» [Построечник, 1917: 2 ноября]. Однако контакты железнодорожников с иноэтничным населением Севера России не всегда были столь дружественны. Под влиянием фактора военного времени их взаимодействия носили вынужденный характер и часто приводили к обострению отношений. В связи с пуском железной дороги от ст. Сорокская до Петрозаводска, с января 1916 года была предпринята гужевая перевозка военных грузов (главным образом винтовки, патроны, ручные гранаты), скопившихся в портах Мурманского побережья, по маршруту Кола — Кандалакша — Сорока (совр. г. Беломорск). Она планировалась наряду с двумя другими зимними гужевыми маршрутами, ориентированными на подвоз грузов к сети финляндских железных дорог: Кола — Кандалакша — Улеаборг (Оулу) и Кола — Кандалакша — Рованиеми. От Колы до Кандалакши перевозку осуществляли в основном мобилизованные для этой цели саамы на оленьих упряжках, но частично привлекались и оленеводы из северно-карельских волостей Кемского уезда [Дубровская, Кораблев, 2017: 107-108]. 42