Труды КНЦ вып. 20 (Гуманитарные исследования) вып. 1/2021(12)

Если отнести упоминание об охоте к более светлому времени года, это повествование о времяпровождении досуга заслуживает доверия, хотя рассказчик не лишен склонности к «художественному» вымыслу, роднящему его «Очерки» с газетным фельетоном. Так, описав непомерные запросы конторщиков, которые желали получить компенсацию за имущество, якобы утраченное во время пожара в жилом бараке и совершенно не представимое в этих условиях, он заключил, что погорельцам все же пришлось перебраться «за неимением подходящих квартир в контору, где после окончания вечерних занятий укладывались на столах». Автор публикации отметил и ряд «неудобств», которые были этим вызваны: «во-первых, приходилось вставать раньше, а во-вторых, нельзя было по вечерам играть в девятку, т. к. в конторе азартные игры не допускались» [О ч ер к и ., 1917: 5 ноября]. В житейском дискурсе его повествования можно найти и примеры «выравнивания» необычного, в данном случае — необычных обстоятельств проживания семей строителей в условиях жестких ограничений и продуктового дефицита военного времени, сближавшихся с обыденным и повторяющимся [Пушкарева, 2007: 4]. С практиками выживания в кризисной ситуации связаны случаи плутовства, к которым вынуждены были прибегать семейные построечники, рассчитывая на благодарность и какое-то вознаграждение от служащих и рабочих, занимавшихся изготовлением «бражки». Для этого требовалось определенное количество сахара, который невозможно было приобрести за деньги, сахар выдавался по норме 4 фунта (примерно 1,6 кг) в месяц на человека. «Вопрос этот разрешали таким образом: у какого-либо многодетного служащего брали напрокат детей, а у другого служащего, находившегося на постройке без семьи — паспорт, в котором значились дети, и с паспортом и детьми шли к жандарму». Тот удостоверял, что «к служащему такому-то прибыла семья и дети, с этим документом шли к счетоводу и в категоричной форме требовали квартиры для вновь прибывшей семьи». Однако после долгих уговоров с обеих сторон «мирились на том, что временно семья может поместиться где-либо», а в виде компенсации «тотчас же выписывался сахар по числу душ вновь прибывших». Как вспоминал автор публикации, «бражку варили где-либо в укромном месте, например, на острове в шалаше или в необитаемом бараке, или в ином месте. Дрожжи были из хлебопекарни, хмель привозили из с. Поньгама, сахар, значит, из кладовой, для порядка приглашали для добрых отношений жандарма. Так коротали дни и ночи построечники...» [О ч ер к и ., 1917: 7 ноября]. 1917 год внес изменения в подобный порядок организации досуга. Попытки обмануть государство, декларируемое и воспринимавшееся теперь как «народное», пресекались комитетами рабочих и служащих. На той же ст. Энгозеро в июне 1917 года местный исполком, возглавляемый председателем Бойцовым, принял постановление, которое телеграфом было передано Главному исполкому Мурманстройки в Петрограде, а также «всем линейным комитетам и всем начальникам от Петрозаводска до Мурманска». Выборный орган власти предписывал Максима Рябова, дорожного мастера ст. Амбарный, и Елену Феодорядину «за изготовление и продажу различных суррогатов» признать «врагами народа, отравляющими его и подрывающими здоровье», и «немедленно удалить с Мурманстройки» [НА РК. Ф. 320. Оп. 7. Д. 1/4. Л. 48а]. Железнодорожники обратились с просьбой ко всем адресатам «не дать им возможность свить свое преступное гнездо» в другом пункте магистрали. 37