Труды КНЦ вып. 20 (Гуманитарные исследования) вып. 1/2021(12)

в ректорском флигеле университета, студенты-филологи, также бывавшие там, обретали полезные связи и покровительство, получали опыт общения. В один из таких вечеров и произошло знакомство П. А. Плетнева и Я. К. Грота. Яков Карлович Грот, получив хорошее домашнее образование, в 1823 году поступил в Благородный пансион при Царскосельском лицее, а через три года в числе 25 лучших воспитанников Пансиона был переведен в сам Лицей. Уже в юности он проявил исключительный интерес к языкам: самостоятельно выучил итальянский язык, в совершенстве владел французским и немецким. В 1832 году по окончании Лицея он поступил на службу в канцелярию Комитета министров под начало барона М. А. Корфа. Канцелярская работа не удовлетворяла Грота, он продолжал заниматься историей, языками (особенно английским) и переводами. В 1838 году он публикует в «Современнике» перевод поэмы Байрона «Мазепа», получивший высокую оценку историка М. П. Погодина и самого Плетнева. Этот момент стал началом сближения Грота с Плетневым, несмотря на 20-летнюю разницу в возрасте. В свободное от канцелярской службы время Грот стал частым гостем на уже упомянутых литературных вечерах Плетнева в ректорском флигеле. В декабре 1839 года на одном из вечеров он познакомился с гельсингфорсским профессором русской словесности С. В. Соловьевым, который собирался оставить Финляндию и предложил занять его место. Грот принимает решение перейти на «ученое поприще», несмотря на уговоры Корфа. Далее мы рассмотрим важнейшие проблемы университетской повседневности и академических связей, вокруг которых строится диалог в письмах Плетнева и Грота и которые могут быть по-новому представлены на основании данного источника. Научно-литературное сотрудничество интеллектуальных элит России и В КФ и научное посредничество Спустя восемь лет службы в Финляндии Грот так изложил Плетневу мотивы своего перехода на службу в Александровский университет: «Канцелярская служба, наконец, довела меня почти до отчаяния. Нужна была особенная борьба, чтобы совершенно замкнуть себя в определенном круге, с убеждением, что чем я более в нем усовершенствуюсь, тем после буду свободнее в области общечеловеческих высших знаний» (письмо от 2 мая 1847 года) [Переписка..., 1896: Т. 3: 63]. Кроме внутренней мотивации имело значение и развитие национального движения в Великом княжестве Финляндском, поставившее задачу «усиления» позиций русского языка. В конце 1830-х годов возникла необходимость улучшить преподавание русского языка в Финляндии. К данному мнению склонялись высшие администраторы и представители ВКФ в Петербурге — министр-статс-секретарь Р. И. Ребиндер и его преемник А. Г. Армфельт. Они принадлежали к «руссофилам» и склонялись к идее упрочения связей с Россией. В тот момент высшие сановники Великого княжества Финляндского были даже готовы принять русский язык вместо шведского в качестве официального. В возможности финского языка как государственного и литературного в 1840-х годов еще не верили [Каллейнен, 2007: 33]. Залог успешного осуществления политики русификации и сближения как в официальном Петербурге, так и в статс-секретариате ВКФ видели в расширении преподавания русского языка в университете и гимназиях. 108