Труды Кольского научного ценра РАН. № 1 (11), вып.18. 2020 г.

Иные члены заправлявшей судовым делом «соборной» верхушки Данилова, вроде подвизавшегося неоднократно на шпицбергенских промыслах Амоса Кондратьевича Корнилова, воспринимались общиной как заступники; другие — нет. Нельзя исключать, что противостояние было вызвано столкновением интересов тех лидеров, кто успешно провел выговский «корабль» (единственный в своем роде!) меж «подводных камней» истории XVIII века, стремясь к его хозяйственной самодостаточности, — и тех, кто был почти крепостнически зависим от городских благодетелей, видевших в Данилове «духовный курорт». Такая интерпретация полемического подтекста, содержащегося в выговских нарративах и хрониках, находит подтверждение в факте того, что общежительства ненадолго пережили прекращение своей промысловой активности, связанной с постепенной ликвидацией государством скитов Выгореции с 1830-х годов [Есипов, 1861: 47; Рыбников, 1867: 44; Мошина, 1997]. Основанный на логике негаций, этот вывод отождествляет границы уникального выговского казуса с исключительностью сложного, комплексного судового промысла даниловцев. Новые, уточненные данные не столь драматично, как считалось ранее, являют события сезона 1835-1836 года, когда две лодьи: «Святый Федор» и «Зосима и Саватий» одновременно потерпели крах у Шпицбергена (что попало в публикацию Джорджа Ламота). Выговские суда напоследок упоминаются в 1852 году, когда в норвежский Хаммерфест привели уцелевшие после цинги члены экипажа посланный год назад на промысел «Святый Николай». Корабль был возвращен Норвегией российскому консулу; но к хозяину не вернулся. Именно в тот сезон 1851 года там же, на Шпицбергене, произошло знаменитое «смертоубийство» среди артели кемского судна «Григорий Богослов», с которым связывают конец поморских промыслов на «Груманте». За этим скандальным происшествием осталась незамеченной его связь с разгромом Выговской пустыни, чьи артели оставили, помимо изб и крестов, самый явный и однозначно идентифицируемый след на острове Эдж: «сия изба староверска» [Брызгалов, 2014: 52]. Мы наблюдаем здесь связь, обратную влиянию социотехнической системы на рост масштаба и прогресса староверческого сообщества на Выгу. Именно кооперация на основе ценностей и правил «старой веры» [Маркелов, 2008: 219-222, 413-416; Юхименко, 2008: 374-378, 652-653] обеспечивала устойчивость промыслов на суровой периферии европейской Арктики, в непубличном пространстве, где возрастали не только финансовые риски, о которых рассуждал П. О. Богославский. Чиновников не смущало то обстоятельство, что, нанося удары по староверию, они фактически уничтожали эффективную кооперацию в регионе, способную к организации морских экспедиций и трансграничной торговле с соседней Скандинавией. География соответствующей инфраструктуры, представляющая и доступ, и средства для выговских промыслов, возможно, была осмысленно ликвидирована с целью лишить крупнейшее сообщество хозяйственной свободы. Полный разгром ключевых скитов в 1848— 1857 годах, под аккомпанемент Восточной (Крымской) войны, совпал с окончательным упадком активной заморской русской торговли в Поморье. Таким образом, синергетическая парадигма, способная объяснить определяющее значение личной культуры, норм и институтов маргинальной позицией максимизирующих мобильность исторических акторов, в том числе их положением в физическом пространстве [Буровский, 2013: 85], также, 73