Труды Кольского научного ценра РАН. № 1 (11), вып.18. 2020 г.

по себе она не выступает аргументом против свидетельств о наличии обобществленной собственности. С другой стороны, перед лицом чиновников официальных инстанций продолжалась и старинная, нелегальная практика записи товаров на партнеров из среды посадских купцов, практиковавшаяся с XVII столетия в отношении иностранных заводчиков, как это установил Г. В. Есипов [1861: 414, 418, 426, 428, 442-443, 446-448, 452-453, 459, 470, 478, 491, 494-495]. Деньги петербургского купца Алексея Семеновича Копнина-Кутейкина, отстроившего вместе с братом часовню Тагозерского скита и ведущего выговскую торговлю в столице от своего лица, равно как и капиталы окончательно переселившегося на Выг купца Перфилия Морозова, «имелись в торгу» у выговского приказчика Никиты Филимоновича [Там же: 378-379, 417-418, 434-436, 471-472, 480, 490-491]. Из заверенного подписями девяти петербургских купцов-поручителей допроса Алексея Семеновича Копнина- Кутейкина от 25 июля 1738 года узнаем, что с «выгозерскаго общежительства с раскольники в купецком промыслу он, Алексей, «компанию имел». Партнеры доставляли из городов Поволжья «в Санкт Питербурх в барках и галиотах всякой хлеб», причем «тот хлеб того выгозерскаго общежительства от всех раскольников, и тот де привозной хлеб покупан в низовых городах на общия денги», обеспечивая продовольствием новую столицу. Выходец из крестьянской семьи средней полосы России — замечательный пример и территориальной, и социальной мобильности и перспектив, открытых перед одаренной личностью в староверческом сообществе. Важно, что Копнин-Кутейкин выступал не только агентом, но и инвестором, равноправным партнером староверческой корпорации, торгуя «ис половины», что подтверждает тот же документ: «Алексеевых денег в той покупке имелось половина, а другая половина имелась оных раскольников». И это на фоне того, что крестьянин из Олонца, за десять лет пробившийся в купечество, уже на следующий год по переезде в Петербург был в замечен в отношениях с выговскими староверами. В условиях, когда правительственное или церковное следствие могло внезапно обнаружить в лояльном подданном «еретика»- старовера и сама свобода предпринимательской деятельности отсутствовала как таковая, экономическое сотрудничество купца с общиной формально продолжилось с 1727 по 1732 годы [Есипов, 1861: 502,506, 512]. Впрочем, оно имело место и в последующий период. В рамках гипотезы обратим внимание также на тот факт, что ни один из крупнейших центров староверия, расположенный южнее границы тайги, будь то особножитные скиты или лавры в пределах Польши на Ветке, или общежитийные скиты-киновии в Поволжье на реке Керженец, не оставил даже нормативных свидетельств о наличии бухгалтерии. Никакой иной старообрядческий центр XVIII века, кроме Данилова, не оставил нормативных документов, предполагающих наличие строго поставленного учета операций и отчетности перед коллективом владельцев, вне зависимости от предполагаемой формы собственности: частной, общинной или долевой. Именно об ответственности агентов перед общиной и торговыми партнерами говорят три документа собственной торговой «канторы» выговлян, и особенно послание настоятеля Мануила Петровича, созданное уже по прошествии расследования государственной экспедиции Квашнина-Самарина, после 1744 года [Маркелов, 2008: 35-36, 202-203, 394-396, 477-485]. Так как некоторые 66