Труды Кольского научного ценра РАН. № 1 (11), вып.18. 2020 г.

общины, — точно так же, как и последний (в согласии с наставником Преображенского староверческого кладбища в Москве Семеном Кузьмичем) заменил собой предыдущего топозерского настоятеля [Максимов, 1890: 269-283]. Современные исследования экономической культуры подтверждают наблюдения (в отношении как поповцев, так и беспоповцев — со времен Ильи Алексеевича Ковылина, московского наставника поморцев-федосеевцев), что даже крупнейшие провинциальные пустыни, Выгорецкая и Топозерская, контролировались и обеспечивались московским купечеством [Бородкин, 2009: 20-21]. Установлено и то, что старопоморцы-федосеевцы практиковали общинное управление купеческими капиталами под правовой формой частной собственности [Расков, 2012: 21-29]. В частности, С. В. Максимов сообщал, что известный сугубо по прозванию Копылов «комиссионер и казначей», «корень и сила» которого тянулись из Москвы, в Поморье оказался одним из блюстителей интересов как самой веры староверов-федосеевцев, так и богатства их общины. Именно он занял Егору Старкову, информатору путешественника и хозяину «новоманерной» шхуны, деньги на постройку кораблей для торговли в Норвегии [Максимов, 1890: 271-272]. Экономическое влияние староверческих монастырей1не только составило действительную конкуренцию крупнейшим монастырям севера России, но и контрастировало с тенденциями по региону в целом (о чем и пойдет речь далее). Иван Тихонович Посошков в книге «О скудости и богатстве» (начала XVIII века) высказался о традициях предпринимательства в России весьма критически. «Купечество у нас в России чинится вельми неправо: друг друга обманывают и друг друга обидят, товары худые закрашивают добрыми, и вместо добрых продают худые, а цену берут непрямую, и между собою союзства ни малого не имеют, друг друга едят, и тако вси погибают, а в зарубежных торгах компанства между собою не имеют, и у иноземцев товары покупают без согласия своего товарищества» [Посошков, 1951: 17]. Также и в либеральную пору конца XVIII столетия купцы Архангельска, избавившись от казенной монополии (и даже получив от Екатерины II привилегию на зарубежный экспорт продуктов «сального промысла»), не мыслили без запрета прямого торга для иноземцев объединение в «общественную контору», независимую от иностранного кредита, «чтоб соединением капиталов воедино можно было чинить отпуск собою беспосредственно до последних рук» [Ковальчук, 2013]. Проблемы относительной слабости российской торговли, предпринимательства и промышленности оставались актуальными и много позже. На кораблестроение Беломорья это оказывало самое прямое влияние, причем обоюдное. В середине XIX столетия историки российского флота, в частности, видели причину упадка торгового судостроения Архангельска и Поморья в «расстройстве капиталов русских купцов, от неопытности их в тайнах торговли < ...> , неумении и непривычке действовать общинами, где каждое лицо, в случае упадка, поддерживается остальными лицами и потери одного, разлагаясь на всю общину, делаются легкими и менее чувствительными». Это, в свою очередь, стало основанием для перехода «всей морской торговли Поморья в руки иностранцев, 1Обозначены так автором статьи с определенной оговоркой ввиду непризнания этих локальных инициатив современной им казенной российской церковью. 56