Труды Кольского научного ценра РАН. № 1 (11), вып.18. 2020 г.

В 1943 году стали давать на ужин дополнительные стахановские талоны. Все, кто перевыполнял нормы, получали их. На талон полагалась котлетка с кашей, соевое молоко, запеканка из шрота. «Наши дети и внуки не знают, что такое шрот, а мы набивали свои пустые желудки, употребляя их то в виде запеканки, то в виде биточков или просто каши. Шрот — это переработанные обезжиренные соевые бобы, из которых получали молоко» [Козупеева, 2010: 77]. В памяти Татьяны Алексеевны осталось на всю жизнь, как летом 1943 года партизаны привезли узбекистанский рис, который жители не пробовали с мирных дней. Это было событием: «И вот вдруг рис! И так много! И такой мучнистый! Нам жалко было смывать эту муку, и мы варили его немытым. Вот тогда у нас впервые за время войны появилось чувство сытости. И то на какой-то момент. Когда мы съели весь рис, мы это чувство снова потеряли» [Там же: 68]. Блокадная смерть в семье Особенно тяжелые воспоминания Татьяны Алексеевны относятся к блокадной зиме 1942 года, когда она пережила самое страшное. В течение нескольких месяцев от голода умерли ее родители и брат. Первые трупы появились на улицах города в ноябре 1941 года, их старались убирать сразу, но в декабре число умерших резко увеличилось. Возникли сложности в уборке трупов из-за отсутствия транспорта и топлива, из-за малочисленности похоронных команд. Многих умерших относили к моргам и прозекторским, а также к стихийно образовавшимся складам трупов, в надежде, что тогда обязательно захоронят. Мало было вынести тела на улицу. Нужно было довезти их до моргов и кладбищ, а помогать в этом деле соглашались только за хлеб. Первым умер папа Татьяны 10 января 1942 года. «Мы с мамой свезли его на саночках в пристройку дома № 27 на улице Ткачей, куда свозили всех покойников из наших домов. Я еще ходила, мама уже с трудом держалась на ногах, слег и Юрик. Кладбище было далеко, и одна я отвезти туда папу не могла, да и хлеба у меня не было, а без хлеба никто бы могилу не выкопал» [Там же: 37]. Вскоре слег брат. Еще с осени он проходил допризывную подготовку, ходил на лыжах. В середине января не смог быть на занятиях до конца, упал и не мог встать. Умер брат через три недели после смерти отца. «Мой дорогой братик, сколько таких, как он, еще не познавших любви, не успевших уйти на фронт, полегли тогда в холодную ленинградскую землю» [Там же: 49]. С помощью соседки Таня отвезла его в то же помещение, что и папу. Мама встать не могла. Остались с мамой вдвоем. Умерла мама в ночь на 24 апреля 1942 года. «В последний вечер мама уже ничего не говорила. Наши кровати были напротив, и я лежала, прислушиваясь к ее дыханию. Потом вдруг она через большие промежутки времени несколько раз повторила три слова: «Танечка, прости меня» < ...> . Бедная, бедная мама! Я и сейчас, много лет спустя, слышу ее слова. Мне казалось тогда, что это я должна у мамы просить прощения, что не смогла ее сохранить. На другой день я сама помыла ее, зашила в полотняную тряпку, и с новой соседкой по квартире мы отнесли ее на больничных носилках в морг больницы имени Цимбалина. Похоронена мама в братской могиле на Невском мемориальном кладбище «Журавли» [Там же: 53]. 167