Труды Кольского научного ценра РАН. № 1 (11), вып.18. 2020 г.

как продолжение академической карьеры и миссии просветителей, начатой на родине. «При сем, как и при всех других ученых занятиях, стремился я к одной и той же цели — быть полезным второму своему отечеству (курсив мой. — А. А.) изданием на языке оного статистических сочинений», — писал К. Ф. Герман в предисловии к своей книге. Достоверным свидетельством определенной обособленности немецких профессоров в российских университетах являются некоторые записи в дневнике немецкого профессора Казанского университета Ф. К. Броннера. 25 апреля 1816 года он пишет: «Но ему [студенту] был сделан строгий выговор за то, что он позднее, чем следовало, стал ходить на лекции (преимущественно немецких профессоров)» [Нагуевский, 1902: 412]. Особое отношение студентов к немецким профессорам, казавшееся автору дневника предвзятым, отмечается Броннером не единожды: «9.XI. 1816. Петр Базилев за пропуск в начале месяца немецких лекций был заключен мною в карцер с 8 до 12 ч. Не без сильного сопротивления» [Там же]. Ненависть студентов Казанского университета к инспектору-немцу иногда преступала всякие рамки: «9.Х.1814. Когда лучшие студенты окончили завтрак, худшие (исключая Кожевникова, которого нигде не нашли) начали под надзором магистров садиться за стол с большим шумом и ругательствами, направленными против немцев...» [Там же: 316]. Еще одним выдающимся представителем второго поколения немецких профессоров в Петербургском университете был Федор Богданович Грефе (Grafe Christian Friedrich — нем., 1780-1851). В исторической памяти университета известный филолог-антиковед сохранил безупречную репутацию, несмотря на довольно шаткое положение иностранцев после «дела профессоров» 1821 года. Важно подчеркнуть, что большинство немецких профессоров Петербургского университета происходили из духовной среды (Э. Раупах, Ф. Ф. Гедике, Л. И. Панснер, Ф. Б. Грефе), их отцы были пасторами сельских или небольших городских приходов. Это имело следствием как хорошее первоначальное образование, особенно в древних языках, так и взгляд на науку и преподавание как на просветительскую миссию, самоотверженное отношение к своей деятельности, огромная работоспособность. Ф. Б. Грефе проходил обучение в Лейпцигском университете в 1799— 1803 годах. В 1803 году в Дрездене он сдал экзамен на кандидата богословия, в 1805 году получил степень магистра свободных искусств и философии Лейпцигского университета. В 1806 году приехал в Лифляндию, где работал домашним учителем [Grafe.., ЭР]. В 1811 году, когда немецкий интеллектуал обратился к С. С. Уварову с просьбой принять его в штат университета в качестве преподавателя древних языков, его степень магистра свободных искусств была учтена как степень доктора философии. С. С. Уваров, увидев в выходце из Саксонии ценного ученого и преподавателя, обратился к министру народного просвещения А. К. Разумовскому с просьбой принять Ф. Б. Грефе в штат университета, поручившись за него: «Удостоверение мое, что нравственность его соответствует его талантам» [РГИА. Ф. 733. Оп. 20. Д. 106]. За все последующее время жизни в России немецкий профессор не оставил ни одного труда на русском языке, ограничиваясь основными языками научной коммуникации своего времени — латынью и немецким. Русский язык Ф. Б. Грефе использовал только в повседневном обиходе, говорил с сильным акцентом, но это не мешало студентам уважать и ценить его как настоящего ученого подвижника. Ф. Н. Фортунатов, учившийся в начале 1830-х годов на историко­ словесном факультете университета, вспоминал: «Во все время моего 134