Труды Кольского научного ценра РАН. № 1 (11), вып.18. 2020 г.

[Распоряжения..., 1912: 275], все они были положительными. В рамках той же процедуры обер-прокурор Св. синода А. Н. Голицын прислал министру народного просвещения А. К. Разумовскому списки иностранцев. Среди прочих иностранцев перечислялись немцы, служащие в Педагогическом институте: Ф. Б. Грефе (о нем сказано: «холост, саксонский уроженец, в России с 1805 г., собственности не имеет»), К. А. Шумахер («коллежский асессор, женат, шесть детей, в России с 1792 г., собственности не имеет»), И.-Г. Шрадер («женат, датский уроженец, в России с 1796 г., имеет двух сыновей и две дочери»), А. Вицман («санкт-петербургский уроженец, отец же его из Лейпцига и умер в российской службе, губернский секретарь при письменных делах Конференции») [Там же: 354-382]. К. Ф. Герман до начала 1820-х годов не давал повода начальству заподозрить его в неблагонадежности, хотя будущий лидер Южного общества декабристов П. И. Пестель был знаком с ним с первых лекций по политическим наукам, прослушанным в 1810 году в Пажеском корпусе. Известно также, что в 1816— 1817 годах именно Пестель мог рекомендовать публичные лекции немецкого профессора своим единомышленникам [Скрыдлов, 2017: 251-252]. Таким образом, идеи К. Ф. Германа были довольно востребованы среди военных интеллектуалов и деятелей декабристской конспирации, однако при организации «дела профессоров» 1821 года Д. П. Руничу об этом вряд ли было известно. Первоначально после обвинения К. Ф. Германа в крамоле и отстранения от преподавания его хотели выслать из России, но Комитет министров эту инициативу не поддержал. После 1821 года немецкий ученый сосредоточился на академической деятельности и при этом продолжил преподавание в женских закрытых учебных заведениях. С 1820 года он был инспектором классов в Обществе благородных девиц и училище Ордена Св. Екатерины) [Никитенко, 1839: 6]. Однако в 1824 году имел место еще один конфликт: К. Ф. Герману было запрещено публиковать свою статью в «Академических записках» (не имеющих цензуры), поскольку руководство Академии наук не решилось дать ход тексту Германа без дозволения министра народного просвещения. Министр не разрешил публикацию [РГИА. Ф. 733. Оп. 87. Д. 216. Л. 1]. Безусловно, научный авторитет К. Ф. Германа оказывал влияние на коллег и облик немецкой части профессорской корпорации университета. Немецкий профессор, судя по всему, хорошо владел русским языком, о чем свидетельствует выход в 1819 году в свет первого тома его фундаментальной работы «Статистические исследования относительно Российской империи» [Герман, 1819], написанной на блестящем русском языке, опубликованной без указания имени переводчика. Разумеется, если бы таковой имелся, он обязательно был бы указан на титульном листе издания. О научном авторитете Германа свидетельствует также то, что на эту книгу «подписалось» более 50 известных ученых, чиновников и вельмож, фактически профинансировав ее издание, среди прочих — А. Н. Голицын, А. К. Разумовский, В. П. Кочубей, М. А. Милорадович, С. С. Уваров, А. И. Тургенев, Д. Н. Бантыш-Каменский, М.А. Балугьянский, С. П. Трубецкой [Там же]. Немецкие ученые, даже если они всю жизнь прожили в России, все-таки оставались носителями немецкой культуры. Основными факторами сохранения национального самосознания являлись лютеранское вероисповедание (в редчайших случаях — католичество), немецкий язык и память об исторической родине. В то же время ученых отличала способность рассматривать российскую службу 133