Труды КНЦ вып.16 (ГУМАНИТАРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ) вып. 2/2019(10))

двум старшим сестрам: “ Возьмите с собой вашего кровного (двоюродного) брата Турдубека (Маршакова). Помогите ему устроиться в жизни и жените его ” » [Баштыкова, 2012: 126]. Объединяло семьи одно слово — «Нарым». До недавнего времени это был синоним слова «смерть». Нарым называли «местом, откуда не возращаются. Нарым — это место, занятое болотом и водой, непроходимыми кустарниками, летом наполненное мошкарой, что дышать невозможно, а зимой — холода до 50 градусов. Бежать некуда: нет дороги. Влажность и сырость. Нет пищи, которой мог бы питаться алтаец: еда — это растения и рыба. Поэтому здесь погибло очень много алтайцев» [Там же]. Л. Т. Баштыкова, долгое время занимавшаяся историей спецпереселенцев, сообщает такие цифры: «В Томск было направлено 32 тысячи «переселенцев». В том числе 15 тысяч детей, не достигших 12 лет, 4 тысячи женщин (с детьми грудными и не достигшими 8 лет), 8500 мужчин (1 тыс. из которых не способны были работать)» [Там же]. Ушедшие и оставшиеся Финальную часть мемуаров о ссыльных нередко составляют мотивы о судьбе раскулаченных и репрессированных в период ссылки и после возвращения. Непростая жизнь сложилась у одного из ярких комсомольцев 1930-х гг. — К. М. Кохоева (Кахаева). Рассказ о нем приводится в книге Т. Каинчина «Большая семья»: «Одним из ярких ектем (букв.: яростный, восторженный) секретарей обкома комсомола (Ойротской автономной области. — Я. Е., А. Т .) был Кохоев Кюдер Майманович. Был сослан в Колыму. Он говорил: «Человек, сосланный в ссылку, ведь нуждается не только в хлебе. Смысл жизни тоже должен быть. Египтяне, вот например, строили пирамиды, рыли каналы, чтобы сделать свою страну сильной. Мы тоже говорили себе: пускай мы будем как рабы. Пусть только страна наша будет крепкой. Пусть побеждает врагов. Пусть крепится Советская власть. Пусть коммунизм победит. Что наша жизнь по сравнению с этой великой идеей?! <.>. Кюдер Майманович рассказывал, что однажды нашел довольно крупный самородок. Бригадир в качестве поощрения дал ему пять булок хлеба, килограмм сахара и два дня отдыха. Бригада тут же съела хлеб и сахар, а я два дня спал. Ведь день отдыха нельзя разделить на всю бригаду» [Каинчин, 2002: 49]. После возвращения из ссылки Кюдер Майманович жил в селе Кулада. Похоронен на местном кладбище. Всю жизнь проработал чабаном (по личным воспоминаниям Е. Е. Ямаевой). Жизнь этого человека, полная революционного энтузиазма в молодости и неистребимого жизнелюбия даже в годы ссылки на Колыме, достойна хорошей памяти. Говоря о потомках репрессированных и их отношении к советской власти, Е. В. Бусырева справедливо отмечает, что если одни из них «считают себя не вправе обвинять власть в убийстве «отцов», то для других это означало бы «предать память» родителей, которые верно служили коммунистической идее» [Бусырева, 2016: 42]. Устойчивым является мотив «невозвращения на прежнее место жительства» . «Болтошев Салдырга в 1930 г. отправлен в ссылку в Нарым. Через 4 года вернулся на Алтай. В 1935 г. просил, чтобы ему дали «голос», чтобы вернули его жену домой. Не получив ответа, отправился в Томск, в Нарым. Вместе с женой возвратилась их родственница Меркулеева Айтпанг. До родины добрались пешком. Ночью шли, а днем прятались в пещерах-гротах или скалах. Но домой они не вернулись. Возможно, были живы те, кто на них кляузы писал. Пришли они жить в село Куйаган Алтайского района, где жила сестра 130