Труды КНЦ вып.16 (ГУМАНИТАРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ) вып. 2/2019(10))

[Спецпереселенцы., 1997: 71] и т. п. Мысль о том, что труд не был напрасным, позволяла многим людям, пережившим репрессии, найти утешение и хоть как-то компенсировать пережитые унижения, особенно если значение труда подтверждалось наградами. Мемуаристы акцентируют внимание на признании государством своих заслуг независимо от масштаба награды: «.вручили мне медаль «Ветеран труда», было очень торжественно на вечере. Имею я много благодарностей, но ни одной жалобы на 30 лет» [Спецпереселенцы., 1997: 66]; «В течение всей своей долголетней работы я не имел ни одного замечания или прогула, только благодарности и премии. За рацпредложение получил премию 100 рублей, а цех получил около 11 тысяч рублей прибыли» [Память неподвластна., 2015: 122]. Такие утверждения не только представляют очевидные штампы официальных биографий и автобиографий, но и служат подтверждением персональной социальной значимости бывших «изгоев». Функционально они аналогичны «самооправданиям», опровергающим правомерность выселения с родины и репрессий. Ключевой вопрос «за что?» остается без внятного ответа, но, по крайней мере, устанавливается некоторый баланс. Это происходит за счет народной веры в Судьбу, которая непредсказуемо поворачивается к человеку разными сторонами: «За доблестный и самоотверженный труд в период Великой Отечественной войны Филиппова Анна Матвеевна была награждена медалью с барельефом Сталина <.>. А в 1930 году Сталин наказал за труд Анну и ее семью, выслав с родных мест. Вот такие повороты судьбы» [Память неподвластна., 2015: 58]. Часть общества, в том числе ряд историков, крайне отрицательно воспринимает утверждения о том, что построенные города — это «результат» деятельности спецпереселенцев, а также высказывания о «трудовых достижениях» репрессированных. Такие утверждения рассматриваются в качестве «оправдания подневольного труда» и, следовательно, действий власти в целом. Достаточно сослаться на критику историком спецпереселений С. А. Красильниковым работ В. Я. Шашкова по этому вопросу [Красильников, 2009: 12-13]. С точки зрения антрополога, историк, который не грешит против фактов (в частности, приводя данные о численности рабочих-спецпереселенцев на строительстве городов), вряд ли заслуживает критики из-за использования нарративных формул. И даже усматривая за ними интерпретацию, нельзя не признать, что, по существу, они не столько оправдывают безжалостную власть, сколько наделяют смыслом саму жизнь и «жертву» спецпереселенцев (как и других много претерпевших групп населения). Это особенно важно, если те, кто причисляют себя к этой общности, живы. 3. « Ограбленная жизнь» — удачно найденное одной из мемуаристок обозначение для идеи «недожития». Она свойственна различным жизнеописаниям (прежде всего, в жанре некролога), биографиям спецпереселенцев — в особенности. На наш взгляд, это словосочетание точнее передает значения, которые содержат синонимы «искалеченная жизнь», «горькая судьба» и сходные, встречающиеся весьма часто, в том числе в заглавиях воспоминаний. Факт «реабилитации» воспринимается бывшими спецпереселенцами в качестве пусть неэквивалентной, мизерной в материальном измерении, но компенсации за «грабеж» в прямом и метафорическом смыслах. Для пострадавших в правах имеет большое значение формальная легитимация «равенства»: «Только в Хрущевские времена мы постепенно сравнялись со всеми советскими людьми. И сейчас, через 62 года, 12