Труды КНЦ вып.9(ГУМАНИТАРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ вып. 7/2018(9))

не всегда ели досыта. Давали пайки, деля две бутылки молока на месяц, а овощей долго не было» [Спецпереселенцы, 1997: 31]; «Голодать не приходилось, летом на деньги можно было купить и яблок, и даже арбузы. До 1933 г. карточек не было» [Там же: 32]. В целом сетования спецпереселенцев касаются правовой и экономической дискриминации (ограничения свободы передвижений, низкой оплаты труда и вычетов, отсутствия льгот) — и только в сравнении с «другими» хибиногорцами: «еще полярные им платили, отпуска больше, путевки в дома отдыха и санатории, а нам отпуск 12 дней без выезда. За регистрацию брака с нас брали 15 рублей, а с вольнонаемных 3 руб. А за что такое наказание?» [Там же: 45]. Различия в уровне жизни побуждали семьи к воссоединению — «вольные» переезжали к высланным: «В 1935 году к нам с Украины перебралась моя старшая сестра. Ее муж и трое детей умерли с голоду» [Там же: 60]; «Теща приехала тоже с дочерьми, не выдержала. К ним там, как к семье раскулаченных, плохо относились. <...>. Он им посылки туда посылал. Здесь много было чего купить <...>. А ее заставляли расписываться, а посылки не отдавали» (речь о деревне в Горьковской области) [Там же: 18]. Обратим внимание на то, что посылки отправляли не «с воли», а в обратном направлении; за счет родственных связей строящийся город делился с деревней. Степень сегрегации родственников с разными правовыми статусами в пределах поселения зависела от решений местной администрации и фонда жилья. Как вспоминалаМ. П. Ильина (Макарова), когда в семью, проживавшуюна поселении в Тик-Губе, вернулся ее брат, «его поселили к одинокому инвалиду и строго запретили посещать родителей, братьев, сестер. Он был вольный, имел паспорт, а мы, высланные, могли оказать на него дурное влияние. Помню, как мама посылала меня украдкой пройти к брату (он жил в другом доме) и отнести то супа, то хлеба» [Там же: 115]. В Хибиногорске — Кировске, согласно воспоминаниям, в таких ситуациях родственники размещались «в тесноте, да не в обиде». Спецпереселенцы, лишенные права покидать территорию, по мере обживания все больше идентифицировали себя с городом. Их траектории выстраивались в соответствии с местами работы, возможностями для улучшения бытовых условий, карьерного роста и детского образования, которые предоставлял город. Социальное самочувствие мемуаристов, бывших спецпереселенцев, на время написания воспоминаний определяется, в первую очередь, семейным фактором (наличием детей и внуков, их статусом, благосостоянием), а также осознанием своих заслуг перед городом и оценкой материальной и моральной компенсации за пережитые годы бесправия. А. И. Ермоченко (Дорошенко) так завершила свое повествование: «А рассказываю я о своей не слишком веселой и счастливой жизни потому, что хочу, чтобы о нас, старожилах Кировска и Апатитов, больше знала молодежь. Знала и уважала старших <...>. Ведь мы жизнь свою отдали, построили здесь все и вправе требовать достойного к себе отношения» [Там же: 64]. Семья к а к субъект принятия решений Поскольку исследования по истории спецпереселений сосредоточены, главным образом, на деятельности государства в осуществлении репрессивной политики, его взаимодействия с прочими субъектами описываются большей частью в терминах власти и подчинения («смирения», «фатализма») или сопротивления («борьбы»). В частности, Л. Виола относит к формам 20