Труды КНЦ вып.8 (ГУМАНИТАРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ вып. 9/2017(8))

манекенов задействованы и при построении экспозиций, которые можно обозначить как «жанр культурно-антропологических очерков» [Молчанова, 2016], раскрывающий историко-культурное взаимодействие народов, проживающих в единой природно-географической среде: «Люди моря», «Люди земли», «Люди леса», «Люди тундры». По какому бы из вышеназванных принципов ни располагались экспонаты в этнографической экспозиции, и как бы ни «оживлял» манекен тематический комплекс, создавая иллюзию воссоздания реальности, музей не представляет действительность такой, какая она есть «на самом деле», в силу ограничений семиотического характера, которые накладывает специфика музейного «языка вещей» [Баранов, 2010: 27]. Этнографический музей создает не столько презентации, сколько репрезентации образов культуры, в том числе этнической. Хотя основная функция этнографического манекена заключается в экспонировании музейных вещей: для демонстрации правильного использования показываемых предметов, для усиления эстетического наглядного воздействия на посетителя, для трансляции множества этнографической информации, сам по себе манекен также способен выражать определенное этнографическое значение - как самостоятельное средство репрезентации этнического в определенных антропологических типах. Понятно, почему тут речь идет именно о репрезентации - манекен, имеющий некоторые антропологические характеристики, несет в себе информацию не об антропологическом типе данного народа или разнообразии этих типов, а о некоем антропологическом стереотипе, дает не обобщенный портрет (потому что невозможно воплотить обобщенный портрет в скульптуре), а показывает черты вот этого конкретного «человека» / манекена. Ограничения изобразительных возможностей манекена как своего рода разновидности скульптуры были показаны еще 250 лет назад в трактате Г. Э. Лессинга «Лаокоон, или о границах живописи и поэзии». Подобные сложности при репрезентации категории этнического возникли, видимо, и у художников, иллюстрирующих этнографические сочинения о кольских саамах в конце XIX - начале XX веков, когда единственный визуальный образ саамов, который имелся в русской культуре, сводился к манекенам Кельсиева и тиражировался из одного издания в другое [Бодрова, 2013]. И тут уместно вернуться к дискуссии о том, каким должен быть манекен в этнографическом музее. Ее главной темой является степень реалистичности манекена, как в плане общего сходства с человеком, так и в изображении антропологического типа презентируемой этнической группы. Одни участники обсуждения «голосуют» за реалистичные манекены с антропологическими чертами данной местности: « Одно дело ханты, другое — поморы. Вот только мечты все это, а в реальности у нас “силуэты” из фанеры... и то ладно, не на “плечиках”хотя бы..., но иногда и на “плечиках”, а куда деваться?»', « Все-таки для исторического и этнографшческого костюма лучше реалистичные манекены, но не магазинные. Конечно, это дорого, но того стОит. В историческом костюме всё важно: пропорции фигуры, прическа, головной убор, обувь. В этнографическом важны национальные черты лица персонажа. Ведь в народном костюме не было случайного, всё было согласовано с жизнью, бытом и укладом народа или народности. В СПб Этнографическом музее использованы реалистичные манекены с национальными чертами » [Угутский краеведческий музей..., ЭР]. Согласно мнению сторонников реалистичных манекенов, в них должны быть 82