Труды КНЦ вып.33 (ГУМАНИТАРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ вып. 7/2015(33))

с циклом исторических рассказов о нашествиях чуди. Так, в одном из сюжетов хранителем клада является саамский колдун, чудесным словом делающий невидимым саамское добро, которое прятали у камня. После смерти колдун был похоронен под этим камнем, а клад так и не нашли, потому что никто не знал больше волшебного слова: «...Потом долго все хотели клад тот взять; не дается, слова настоящего не знают, раньше колдуны хорошие были, а потом совсем плохие стали: слова не знали. Дед мой хороший колдун был, а тоже не мог достать!» [Пинегин, 1910: 29]. В соответствии с рассказом сам камень среди местных жителей также стал называться кладом [Там же]. В других сюжетах клад был оставлен чудью19, и поверье гласит, что получить его сможет только тот, кто убьет 50 диких оленей (в другом варианте - родного сына) [Немирович- Данченко, 1877: 200, 202]. Есть рассказы, в которых клад предстает как накопленное саамами добро, которое они прячут от врагов. Мифическое былое богатство саамов является объяснением вражеских набегов: «Чудь потому так воевала, что лопь была очень в то время богата» [Там же: 207]. Сюжеты многих демонологических циклов саамского фольклора имеют соответствия в европейских и российских сюжетных указателях, например, в рассказах о духах-хозяевах природных стихий. В нарративах о женском духе воды Сациен, живущей в озере20 [Немирович-Данченко, 1877: 210; Щеколдин, 1890: 164], встречается мотив «водяная / русалка расчесывает волосы золотым или серебряным гребнем, сидя на камне у воды», зафиксированный в «Указателе сюжетов-мотивов быличек и бывалыцин» [Зиновьев, URL: http://www.ruthenia.ru/folklore/zinoviev2.htm#3. AIII 4], в «Указателе мотивов финской мифологической прозы» [Симонсуури, 1991. L. 1]. Имеют сюжетные соответствия и рассказы о столкновении с нечистой силой, в частности, тексты о сейдах. В некоторых вариантах сейд трансформируются в фигуру черта, что еще больше сближает эти произведения с европейскими и русскими сюжетами о нечистой силе. Так, рассказ, передаваемый В.И. Немировичем-Данченко [Немирович-Данченко, 1877: 205], содержит мотив «запроданный черту» [АТ; СУС. № 810-814]. В других произведениях наблюдаются вариации персонажа сейд / покойник. Сюжет о старике-сейте, являющемся своей вдове после смерти [Ященко, 1892: 31], соответствует северным и сибирским демонологическим нарративам о покойниках [Зиновьев, URL: http://www.ruthenia.ru/folklore/zinovievl.htm. Г. III. 1а; Мифологические рассказы..., 2009: 374]. К демонологическим рассказам о нечистой силе можно отнести и сюжеты, связанные с чудью. По словам В.И. Немировича-Данченко, вера в чудь как в нечистую силу вообще была широко распространена среди кольских саамов [Немирович-Данченко, 1877: 203]. От чуди даже существовало определенное заклятье, которое произносилось во время ненастья21. 19 Мотив погребения чуди в землю вместе с богатствами встречается в нарративах и других северных регионов [Криничная, 1991: 16; Кругляшова, 1991: 6]. 20В различных вариантах речь идет об Имандре или Нотозере. 21 Во имя отца и сына и святого духа, чудь некрещеная схоронись в камень, размечись по понизью, не от меня грешного, а от креста христова, не я крещу - Господь крестить, не я гоню - Господь гонит. Молитвенники соловецкие Зосима и Савватий - наши заступники, а Трифон Печенгский предстатель и защитник наш и Варлаам керетский - надежа, во веки веков аминь! [Немирович-Данченко, 1877: 203-204]. 134