Труды КНЦ вып.27 (ГУМАНИТАРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ вып. 1/2015(27))

дни беды. Там шла напряженнейшая работа специалистов, и мое появление несомненно осложнило бы ее, отвлекло от спасательных работ командующего флотом. Другое дело, немедленное возвращение в Москву... Оно вряд ли реально способствовало бы успеху. Это был скорее ритуальный акт, чем деловой шаг. Он уберег бы меня от нападок моих противников. Но я промедлил, ожидая в Сочи хоть каких-нибудь обнадеживающих новостей. Когда я понял, что их не будет, я велел готовить самолет к полету в Москву...» [Там же: 184]. Период неопределенности психологически самый тяжелый. Несмотря на отсутствие официального оповещения, те из ближайших родственников погибших, которые жили в гарнизоне, и особенно служили в подводном флоте (в частности, отцы), не говоря уже о непосредственном начальстве и коллегах, раньше других поняли, что моряки погибли. Понимание основывалось на профессиональном опыте. Для разных людей одна и та же «чужая» смерть становится реальным фактом в разное время - в зависимости от получения известия о ней и осознания ее реальности, это закономерное явление. Но длительность пограничного состояния между жизнью и смертью, связанного, в частности, с дозированием информации, не может превышать психологически и культурно обусловленных норм, в противном случае ситуация обладает очень высоким деструктивным потенциалом. Ритуальные действия, которые призваны стабилизировать любой кризис, в этих условиях лишаются своего смысла. Родные и близкие в разных городах и местностях страны получали не очень определенную информацию об аварии в разные сроки: «В Нижнем узнали об этом только 15 августа. Мама бросилась в церковь заказывать молебны во здравие и спасение. А надо было уже - отпевать...» [Там же: 161]. 20 августа подлодка была обследована водолазами, на следующий день удалось открыть аварийный люк, но 9-й отсек, к которому он вел, оказался затоплен. С помощью видеокамеры в нем обнаружено тело моряка, после чего норвежские специалисты приняли решение о нецелесообразности дальнейшего обследования подлодки: «Вечером начаты переговоры командования флота с компанией о продолжении работ по эвакуации тел погибших моряков с лодки. Компания отказалась продолжать такие работы» [Там же: 15]. Спасатели работают только с живыми, но не с мертвыми. 21 августа в 17 ч. вице-адмирал Моцак официально подтвердил факт гибели экипажа АЛЛ К-141 «Курск». Таким образом, прошло девять дней с момента гибели, ориентировочное время которой будет установлено постфактум, до того, как смерть была констатирована и о ней оповестили общественность и близких. После напряжения этих дней, которые по ритуальным нормам должны были быть поминальными, обнаружились острые противоречия и конфликты между причастными сторонами, начался период поэтапных решений и действий, связанных с технологическими и ритуальными аспектами погребения, прощания, сохранения памяти о погибших. Прощание и долгий последний путь Прощальные мероприятия начали осуществляться еще до официального объявления факта смерти. Они совершались на месте гибели лодки и имели все основания, поскольку, во-первых, было понятно, что в любом случае погибло большинство экипажа, во-вторых, это было прощание с «Курском» как целым. В «группу умершего» входили, прежде всего, вдовы, а также командующий флотом - глава воинской общности, которая потеряла своего члена: «Попов как минимум двадцать пять раз мог бы разделить жуткую участь моряков “Курска”, “Комсомольца”, К-219... Ему выпала другая горькая доля - стоять 50