Труды КНЦ вып.25 (ГУМАНИТАРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ вып. 6/2014(25))

чем-то лет переучили так, что я и язык забыла, и даже акцента нет. Хотя, когда я бываю в Финляндии, то понимаю язык на бытовом уровне. В паспорте у мены всегда стояла национальность «финка». Сейчас все стали русскими. Информант 20 (1931 г.р.) происходит из ингерманландской семьи. Раньше знала финский язык, теперь, лишившись общения, его забыла: Сейчас очень мало слов знаю. Пока тетка жива была, я ездила к ней. Мы по- фински говорили. А как она умерла - всё. С кем тут говорить. Теперь забыла. Стала ездить к сестре. Мы с ней по-русски говорили. Таким образом, по мере потери старших финноязычных родственников информант стала забывать родной язык и превратилась в «полуязычную» (как иногда обозначают данный феномен социолингвисты [Вахтин, 2001: 253]). Своих сыновей финскому языку она не учила. Старший сын сейчас учит финский язык, поскольку хочет переехать на постоянное место жительства в Финляндию. Со слов невестки, он хорошо говорит по- фински. В данном случае очевидна мотивация в изучении материнского языка и, соответственно, его инструментальная функция. Информант 7 (1927 г.р.) происходит из финно-карельской семьи, в которой говорили по-фински: Мама тоже хорошо говорила по-фински. Карельский язык весьма незначительно отличался от восточно-финских диалектов [Хакамиэс, 2002]. Е.Ю. Дубровская отмечает, что вся Архангельская Карелия и часть олонецких карелов Повенецкого уезда говорит на хорошем финском языке благодаря постоянным контактам с Финляндией. Язык этих карелов близок к литературному финскому [Дубровская, 2002: 47]. Отец информанта, по-видимому, был из «красных финнов», член партии, в Гражданскую войну был в отряде Тойво Антикайнена. В Карелии республиканское правительство, состоявшее до репрессий 1930-х годов в основном из так называемых красных финнов (революционеров, эмигрировавших из Финляндии после поражения там революционного движения), стояло на позициях внедрения в школах преподавания на финском языке [Судьбы финно-угров, 2006: 38]. Отец окончил в Ленинграде советские инструкторские курсы высшего командного состава Рабоче- крестьянской Красной Армии. По другим источникам [Книга памяти финнам, 2010: 249], отец был столяром, возможно, перед арестом он поменял род деятельности. Такие случаи сознательного понижения социального статуса в целях самосохранения были типичны, например, они отмечаются в семьях информантов 10 и 21. Отец информанта 7 был репрессирован. Его арест в биографии и памяти дочери связан одновременно и с «арестом» финской книги, в которой было написано об отце, и с исключением из финской школы: Уменя было много-много финских книг. Вот. Одна книга была у нас дома «Они защигцали Родину». Вот там фотография нашего отца была. И когда отца забрали, и книгу эту забрали. Я эту книгу уже читать умела по-фински, мне восемь лет было. Информант смогла окончить только два класса финской школы: Когда отца забрали, нас из школы выгнали. Мы утром пришли в школу, а нас в школу не пустили даже. Сказали, дети врага народа не будут учиться в школе. Директор школы был финн. Его расстреляли около школы прямо при всех детях. Дети видели это всё. Вот. Живя всю жизнь среди русских, она перешла на русский язык: Я могу разговаривать. Если три-четыре дня - то я вспомню. Когда разговаривают финны, то я понимаю. Но мне трудно говорить. Когда я приезжаю в Карелию, они лепечут, а я говорю: «Вы хоть при мне говорите по- русски, я вас понимаю, а ответить вам не могу». Иногда могу ответить, а иногда и не могу ответить <...>. Финны в Карелии поженились на карельских 89