Труды КНЦ вып.25 (ГУМАНИТАРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ вып. 6/2014(25))

испугалась, што книги у него есть, на хлеву. Он говорил, што книги такие, что за каждый листок расстреляют» [НА КарНЦ РАН. Л. 229]. Судьба «маленького человека» оказывалась, таким образом, возвышенной до аналогий с главными святынями христианства, актуализировалось желание остаться в памяти соратников, хотя бы даже ценой собственной мученической гибели, сближавшей предвидение человеком собственной судьбы с традиционными представлениями о «святых» и «страстотерпцах». Отсюда и мотив о «нетленности останков» расстрелянных жителей с. Нюхча в рассказе матери И.В. Попова. Однако декларируемый отказ от христианских ценностей вел к демонстрации «вседозволенности». Запись А.М. Астаховой сохранила воспоминание А.П. Вавилина о трех красногвардейцах, посаженных белыми в карцер «за святотатство»: «Когда они находились в поповском доме, из ряс нашили себе кисетов, один пояс сделал. А другой - курева не было - так евангелье на бумагу для курева разорвал. Так вот их и привлекли» [НА КарНЦ РАН. Л. 300]. Новые «образы» мучеников занимали в представлениях населения Карелии место привычных намоленных образов. Житель г. Олонец Ф. Петров семилетним мальчиком оказался свидетелем того, как в канун праздника Пасхи 1919 г., за день до вторжения финских отрядов в южную Карелию, в одной из деревень красноармейцы-пограничники шумно веселились, составив оркестр из всего, что попалось под руку: гармошки, гитары, балалайки, «даже от печки взяли заслонку и начали играть, и такую шумную затеяли игру, что наш деревянный домик ходуном заходил, а я от радости кружился по полу как волчок». В ответ на увещевания бабушки, которая попыталась прекратить эту потеху, затеянную в Страстную Субботу, приятель автора воспоминаний - «дядя Петя» - парировал следующими словами: «Знаете что, старуха, у вас завтра Пасха, Исус Христос воскреснется, а нас наоборот, если что, мы никогда не воскреснемся, а люди, вот как твой внук, будут вспоминать, какие мы Исусы Христы» [Воспоминания, 2002]. Не удивительно, что нарочитая демонстрация безразличия к отвергаемым духовным ценностям и неуважения к религиозным чувствам населения не добавляли авторитета сторонникам переустройства деревенской жизни в глазах взрослых. Как пишет Петров, «тут бабушка рассердилась, хвать меня за ухо», потащила «на второй этаж и бурчит: ты тоже хочешь быть такими антихристами, как эти?» [Воспоминания, 2002]. Рассматриваемые источники подтверждают, что стабильность жизненного круговорота в деревне и в первые годы советской власти была обусловлена «природным» временем. Временной цикл был подобен природному, господствовало представление о Времени-круге [Белякова, 2006: 203-204], а цикл крестьянской жизни по-прежнему связывался с церковным календарем. Воспоминания участников Гражданской войны в Карелии, опубликованные в 1932 г., свидетельствуют о сохранявшейся практике измерять течение времени привычными церковными праздниками. Их авторы - «новые люди» - пишут, например, о событиях, которые пришлись на праздник Пасхи, чего уже не встретишь в отредактированных текстах, опубликованных в 1950-1960-х гг. Однако в рассказах все чаще стали появляться новые временные ориентиры: «После празднования первой годовщины Октября, в десятых числах ноября 1918 года, у меня на квартире было созвано узкое совещание группы коммунистов», «...убили моего брата <...> в своей деревне, накануне Дня 8 марта» [В борьбе, 1957: 130; Баранцев, 1978: 146]. Прежние же требовали оговорки наподобие «в праздник т.н. «пасхи»» и т.п. По свидетельству красного партизана Н.М. Кокочева, во время боев 1919 г. у д. Михеева Сельга в Заонежье один из красноармейцев из Матгубы «говорил с усмешкой: «Крыши своих домов видны. Как хорошо бы о «масленой» поесть теплых лепешек, но не сходишь». В первый же день «великого поста» после неудачной «масленицы» был отдан приказ наутро идти в наступление» [В боях, 1932: 128]. Отличное от традиционного крестьянского отношение ко времени демонстрировали как вернувшиеся с фронтов Первой мировой войны односельчане 119