Труды КНЦ вып.25 (ГУМАНИТАРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ вып. 6/2014(25))

государству, промышленности, инфраструктуре, военной технике и т.д., нередко практически полностью выпадает социальное, т.е. человек, с его болью, страданиями, переживаниями, надеждами и радостями. Не только в эпоху господства формационно­ классового подхода, но и в течение продолжительного времени после 1991 г. российские исследования по истории Второй мировой войны вообще (и в Арктике в частности) пребывали на периферии методологических трансформаций и не взрастили в себе тех социально-антропологических рефлексий, без которых характеризовать арктический пласт на фоне современной мировой историографии довольно трудно. Эта проблема напрямую связана с особенностями формирования источникового массива по Великой Отечественной войне. Среди российских участников и свидетелей военных действий в Арктике не проводилось масштабного научного интервьюирования. С сожалением приходится признавать, что время стремительно: с уходом из жизни многих представителей поколений фронтовиков и жителей тыла, уходят и возможности применения инструментов историко-антропологических исследований, рассчитанных на взаимодействие с памятью реальных участников и очевидцев исторических событий. Фактически все потери такого рода невосполнимы, учитывая, что и опубликованные в СССР мемуары участников военных действий в Заполярье во многом отвечали тому же стилю, что и историография. Зарождение военно-исторической антропологии в России начиналось четверть века назад усилиями Е.С. Сенявской (Институт российской истории РАН). Исследовательские интересы этого специалиста носят общеметодологический характер [Сенявская, 1997; 2012], поэтому совершенно естественно лежат вдали от арктических широт. Повышенный интерес к военно-антропологическим проблемам истории Второй мировой войны на Евро-Арктическом Севере и, в частности, к методу устной истории, проявляли, правда, исследователи Норвегии, что представляется, в общем, естественным, учитывая западноевропейское происхождение oral history как научного направления. Со многими идеями и подходами норвежских коллег российские специалисты могли познакомиться благодаря переведенным на русский язык и изданным в России их работам [Гортер, 2005; Риесто, 2005; Хенриксен, 2008]. Военно-антропологические исследования на территории Мурманской области, т.е. в той части российского Заполярья, где наиболее активно велись военные действия в 1941-1944 гг., стали проводиться лишь в самое последнее время. Начало этой работе было положено в 2005 г., к 60-летию Великой Победы, когда научным сотрудником Центра гуманитарных проблем Баренц-региона КНЦ РАН И.А. Разумовой совместно с В.Д. Носковой была опубликована подборка рассказов по устной истории, записанных по результатам интервьюирования пяти участников и очевидцев Великой Отечественной войны, один из которых находился в военное время на территории Мурманской области [Пять историй..2 0 0 5 ] . В 2014 г. стартовал проект «Жизнедеятельность и повседневные коммуникации детского населения Мурманска в годы Великой Отечественной войны (устная история и семейные архивы)», поддержанный Российским гуманитарным научным фондом и Правительством Мурманской области. О его результатах речь пойдет в настоящей публикации. Данный проект продолжает исследования по устной истории среди старожильческого населения северных районов Мурманской области, которые проводились в 2012-2013 гг. экспедиционной группой Мурманского государственного гуманитарного университета [Человек..., 2013]. Новый проект призван помочь в осмыслении проблемы военной повседневности применительно к истории Мурманска 1941-1945 гг. и направлен на сбор, описание и архивацию источников, отражающих культурную память так называемых «детей войны» - детского населения прифронтового Мурманска периода Великой Отечественной войны. Предпочтение отдавалось тем лицам, кто на начало войны не достиг совершеннолетия, но уже обладал навыками социальной 108