Тиетта. 2014, N 1 (27).

Творческая галерея / Art gallery 2014 , Отечество нам - Горный институт засияли они - сигналы от людей на других мирах. Мы не вдумывались в их азбуку, в их затейливые шрифты, принимали просто как музыку шестьдесят седьмой широты. Широта - почти поднебесная (ближе к полюсу - ближе к н еб у ). Может, это сигналы бедствия: вот была планета - и нету? Или просто братская весть в эту ночь вопросов-ответов: - Есть ли жизнь на других планетах? - Есть! Есть!.. Вселенная населённая не безжизненна, не пуста!.. Фиолетово-сине-зелёная, ночь меняет свои цвета. *** Радужный: розовый, серый, сиреневый, светло-серебряный, чуть золотистый - хариус! В тундровой, северной-северной, речке, в прозрачной и чистой водице, быстротекущей, несущейся, мчащейся по разноцветности гальки и щ ебн я . Долго и медленно, долго и счастливо жить. Но вначале был блеск ощущенья - хариус! И по камням сломя голову мчались, как эта бесстыжая речка, голая нимфа, скакала по голому камню - да так и застыла навечно в п ам я ти . Геофизику Юрию Поликарпову Мы топор и лопату кладём про запас - пусть спасёт нас их древняя сила. А без них мы, наверно, пропали б не раз там, где наша машина ходила. Вот лежат они сзади, как брат и сестра, и железо звенит о железо. А машина летит по шоссе, как стрела, до развилки у ближнего леса. Там лесная дорога вступает в права. И, в сторонку отставив приборы, инженеры встают, закатав рукава, на борьбу с анархизмом природы. Я божусь, чертыхаюсь и снова божусь, на тяжёлую вагу всем телом ложусь - выволакиваю на сушу обессилевшей техники тушу. Грязь летит мне в лицо, как на пестик пы л ьца . Мой товарищ ломает краюху, - этот хлеб, заработанный в поте лица, будто чашу, пускаем по кругу. Современность диктует фасоны бород и одежды чудного покроя. Но едва только сходим мы с гладких дорог, просыпается что-то другое. Где-то сзади, среди топоров и лопат, - слышу сквозь интеллект инженера! - первобытная верность и честность лежат, и железо звенит о железо. 1961 А. Городницкий (В. Британишскому) Горный институт Наш студенческий сборник сожгли в институтском дворе, В допотопной котельной, согласно решенью парткома. Стал наш блин стихотворный золы неоформленным комом В год венгерских событий, на хмурой осенней заре. Возле топкого края василеостровской земли, Где готовились вместе в геологи мы и в поэты, У гранитных причалов поскрипывали корабли, И шуршала Нева - неопрятная мутная Лета. Понимали не сразу мы, кто нам друзья и враги, Но всё явственней слышался птиц прилетающих гомон, И редели потёмки, и нам говорили: «Не ЛГИ» Три латунные буквы, приклёпанные к погонам. Ветер Балтики свежей нам рифмы нашёптывал, груб. Нас манили руда и холодный арктический пояс. Не с того ли и в шифрах учебных студенческих групп Содержалось тогда это слово щемящее «поиск»? Воронихинских портиков временный экипаж, Мы держались друг друга, но каждый не знал себе равных. Не учили нас стилю, и стиль был единственный наш: «Ничего кроме правды, клянусь - ничего кроме правды! Не забыть, как, сбежав от занятий унылых и жён, У подножия сфинкса, над невскою чёрною льдиной, Пили водку из яблока, вырезанного ножом, И напиток нехитрый занюхивали сердцевиной. Что ещё я припомню об этой далёкой поре, Где портреты вождей и дотла разорённые церкви? Наши ранние строки сожгли в институтском дворе И развеяли пепел - я выше не знаю оценки. И когда вспоминаю о времени первых потерь, Где сознание наше себя обретало и крепло, Не костры экспедиций стучатся мне в сердце теперь, А прилипчивый запах холодного этого пепла.