Тиетта. 2013, N 3 (25).

Однако достаточно несерьёзных воспомина­ ний из детства. (Впрочем, что может быть серьёз­ нее детства?) У М. Метерлинка есть книги, кото­ рые для большинства взрослых, даже читавших «Синюю птицу», остались неизвестными или не­ понятными из-за их оригинального, неповтори­ мого, не укладываемого в прокрустово ложе клас­ сификаций жанра. В таких случаях иногда гово­ рят - философское эссе. Итак, философские эссе «Разум цветов» [2] и «Жизнь пчёл» [3]. Из них сле­ дует, что автор «Синей птицы» - не только клас­ сик символизма и яркий драматург, но и - в позд­ нем творчестве - оригинальный философ. Тон­ кие наблюдения за природой служат ему основой для размышлений о совершенных механизмах деятельности растений и насекомых (прекрас­ ные примеры научно-популярной литературы) и несовершенных отношениях человека и приро­ ды (замечательные философские эссе), в которой следовало бы черпать высшую мудрость. Предо­ ставим слово самому М. Метерлинку. Я надеюсь, что пространные цитаты не наскучат читателю. А пересказывать нобелевского лауреата по разря­ ду литературы - согласитесь - и вовсе неуместно. «Само собой разумеется, у меня нет намере­ ния перечислить все проявления разума, которые мы находим у растений. Эти проявления неис­ числимы и непрерывны, в особенности среди цве­ тов, в которых сосредоточено стремление расти­ тельной жизни к свету и разуму (с. 8 ) . Если бы мы в борьбе с подавляющими нас нуждами, на­ пример, в борьбе со страданиями, со старостью или со смертью, употребили половину той энер­ гии, которую развивает любой маленький цветок в нашем саду, то позволительно думать, что наша судьба во многом отличалась бы от того, чем она пребывает теперь (с. 1 0 ) . Самое яркое и гармоническое проявление растительного разума мы видим среди орхидей. В этих изломанных и странных цветах гений рас­ тения достигает крайних пределов и необыкно­ венным пламенем как бы расплавляет стену, раз- деляюшую царства природы (с. 5 0 ) . Мы не зна­ ем всех доводов растения. Разве нам известны пре­ пятствия, которые оно встречает со стороны ло­ гики и простоты? Знаем ли мы, в сущности, хоть один из органических законов его существования и роста? Если бы кто-нибудь с высоты Марса или Венеры увидел, какие ухищрения мы употребля­ ем для того, чтобы победить воздух, он, вероят­ но, также спросил бы, к чему все эти уродливые и чудовищные аппараты, все эти шары, аэропла­ ны, парашюты, когда так легко, подражая полёту птиц, снабдить руки парою достаточно сильных крыльев? (с. 6 9 ) . Если бы природа знала всё, если бы она ни­ когда не ошибалась, если бы повсюду, во всех сво­ их предприятиях она оказывалась сразу совер­ шенной и непогрешимой, если бы она обнару­ живала во всём разум неизмеримо выше наше­ го, можно было бы опасаться и терять надежду. Тогда мы чувствовали бы себя жертвой и добы­ чей чуждой нам силы, без надежды когда-нибудь узнать и измерить её. Гораздо предпочтительнее убеждаться в том, что сила эта, по крайней мере с точки зрения интеллектуальной, близко род­ ственна нашей силе. Наш разум черпает из тех же источников, как и её разум. Мы все принадле­ жим к тому же миру, мы живём почти среди рав­ ных. Мы больше не имеем дела с недоступными богами, но с волями братскими, хотя и скрытыми, которые нам приходится понять для того, чтобы управлять ими (с. 8 3 - 8 4 ) . Знаем ли мы, чем было бы человечество, если бы ему неведомы были цветы? Если бы не суще­ ствовало цветов, если бы они были скрыты от на­ ших глаз, как, вероятно, скрыты тысячи зрелищ, не менее волшебных, которые нас окружают, но которых не постигает наше зрение? Были ли бы тогда наш характер, наша мораль, наша способ­ ность к красоте и счастью такими же, как теперь? Мы, правда, нашли бы в природе другие велико­ лепные свидетельства роскоши, изобилия и пре- 2