Тиетта. 2013, N 1 (23).

94 Возвращаясь вечером на базу, Вспоминал нередко я потом Эту незатейливую фразу. Завершён часов моих налёт, Но опять отчётливо я вижу, Как садимся на плавучий лёд, В полынью проваливая лыжи. Как на льдине в чёрную пургу, Где растяжки рвутся, словно нити, В самолёт влезаем на бегу, Глотанув антиобледенитель. Я смотрю в вечернее окно. На душе невесело, ребята, Потому что пройдена давно Точка незаметная возврата. И лечу я в облачном дыму, Приближаясь к краю Ойкумены, Усмехаясь мысленно тому, Что земля нас примет непременно. 2009 И ВБЛИЗИ, И ВДАЛИ (ОТРЫВОК) Много лет у меня дома в Ленинграде, а по­ том в Москве, я упорно продолжал хранить дав­ но ненужное мне старое обмундирование из дав­ них северных экспедиций. Жалко было расстать­ ся с таким родным и надёжным спальным меш­ ком собачьего меха, с литыми сапогами, лётными меховыми куртками и такими же непродуваемы- ми штанами. В самом углу на антресолях лежали аккуратно сложенные подсумки с десятью снаря­ жёнными обоймами к кавалерийскому караби­ ну и большая россыпь «сэкономленных» патро­ нов к нагану. Меня всё время не покидало ощу­ щение ностальгии по этим вещам, с которыми в юности связано было так много. Казалось, стоит снова обрядиться в «энцефалитный» костюм и са­ поги с длинными голенищами, навесить на ши­ рокий офицерский пояс старый охотничий нож в чёрном кожаном чехле и горный компас в бре­ зентовой кобуре - и снова станешь молодым, лю­ бопытным, ожидающим радостного события за каждым новым поворотом реки. Вещи, однако, понемногу обветшали. Меховые штаны и курт­ ки были распороты для домашних ковриков, па­ троны утоплены, сапоги и ножи раздарены. И всё-таки что-то осталось. Потом тоже были экспе­ диции по всем морям и океанам - на солнечные Гавайские острова, в далёкую Новую Зеландию, в Бермудский треугольник и на недоступное для человека океанское дно. Но эти экспедиции уже не вызывали у меня такой первозданной детской радости, как северные. Может быть, потому, что миновала молодость и притупилась острота вос­ приятия нового. А может быть, потому ещё, что характер воспитывает именно Север, его суровые условия, жёсткая и непреложная система сложив­ шихся там людских отношений и жизнь в малень­ ких оторванных от нормальных условий мужских коллективах, где всё надо делить поровну, где про­ стителен страх, но непростительна ложь. Те давние пятидесятые годы экспедиций в енисейское Заполярье открыли мне глаза ещё и на другое. В половодье мимо наших палаток по реке Сухарихе проплывали человеческие останки из безымянных захоронений, размытых весенней водой выше нас по течению, где догнивали остат­ ки бараков и сторожевых вышек. А на левом бе­ регу Енисея, вблизи от поселка Ермаково, там, где к Енисею должна была выходить по замыслу «ве­ личайшего гения всех врёмен и народов» печально знаменитая железная дорога Салехард - Игарка, я видел ржавеющие в болотах десятки паровозов «ИС» (Иосиф Сталин), завезённых сюда когда-то баржами. Ещё тогда в Туруханском крае и под Игаркой стала открываться мне изнанка сталин­ ской империи. И ещё в этих северных экспедициях я впервые столкнулся со странными песнями, которые пели наши рабочие. Никто не знал их авторов, «просто слышали, и всё». Песни эти пелись, конечно, не под гитару, а просто так - вечером у костра или пря­ мо у палатки. К одному поющему понемногу не­ торопливо присоединялись другие. Каждый пел не для других, а как бы только для себя, неспешно вдумываясь или не вдумываясь в слова. Незримая общность объединяла поющих, возникало подобие разговора и того странного точного взаимопони­ мания, которого я не встречал в других местах. Так я впервые понял, что песня может быть средством общения, выражением общего страдания, устало­ сти, грусти. От того, что и жили вместе, и страдали. Стихи здесь не котировались - они считались проявлением слабости, сентиментальности. Пес­ ня - совсем другое дело. Песню можно было петь везде и всегда. В Арктике пели все: рабочие - по­ сле тяжёлой работы на лесоповале под комарами и в жаре, лётчики - после утомительных дневных или ночных полётов со сложными посадками и дурной видимостью, геологи - после изнуритель­ ного маршрута, не мигая глядя в жёлтое пламя вечернего костра... Песни были, конечно, разные, но тональность их, полное отсутствие бодрячества и фальши, точная психологическая правдивость иногда наивных, но всегда искренних слов, - были неизменными.