Тиетта. 2012, N 3 (21).

рождение города, символическим основателем ко­ торого становится «первый геолог». Обратим внимание на то, что недра разраба­ тываются и город создаётся «по слову» А.Е. Ферс­ мана, будь то предсказание или указание. Это ти­ повой мотив фольклорных текстов, в том числе преданий об основании городов и других населён­ ных пунктов. Указующие слова обычно вкладыва­ ются в уста царственных или выдающихся особ: царей, князей, государственных деятелей. Как из­ вестно, многие города и посёлки СЗ России ведут происхождение от деяний и слов Петра I или Ека­ терины II [5], причём они вполне взаимозаменяе­ мы. Не обязательно, чтобы Пётр I «лично» заложил город. В преданиях такого рода первичен сам мо­ мент именования, рассказы о «происхождении» - это по преимуществу топонимические тексты. Они объясняют названия и утверждают их статус, вво­ дя фигуру имядателя - «творца вещей и одновре­ менно их имён, иконически связанных с ними» [6]. В этой функции выступает и А.Е. Ферсман. Сложению его образа как «крёстного отца» территории во многом способствовал один из ви­ дов его деятельности. Как известно, он с коллегами (обычно они отступают на задний план) занимал­ ся именованием природно-ландшафтных объек­ тов. Эту топонимическую процедуру он называл «крестинами»: «Я должен здесь оговориться, что реку, по которой мы шли, мы прозвали Рисйоком. Такое крещение местных орографических и гео­ графических элементов нам приходилось делать не раз. И мы широко использовали или имена исследователей, потрудившихся над Хибинами (ущелье Рамзая, гора Петрелиуса), или звучные лопарские слова: куэль - рыба, поач - олень, вум - долина, чорр - гора, гор - ущелье, йок - река и т.д. Так, например, описанный нами выше скалистый перевал, который оказался единственным удоб­ ным путём из Имандры через хребты в долину Ку- ниока, мы прозвали Чорргором и т.д.» [7]. Любой акт именования предполагает если не правила, то определённые установки создателей имени - намеренные, осознанные или интуитив­ ные, но всегда заданные культурными образцами и связанные с концептуализацией имени [6, 8-10]. Называние вещей создаёт особую символиче­ скую и нарративную ситуацию: оно предстаёт как акт творения, перерождения (переименования) или распознавания «истинного» имени [8]. Все эти скрытые смыслы присутствуют в рассказах А.Е. Ферсмана о том, как происходило «креще­ ние» географических объектов Хибинского масси­ ва. Рассказы эти хорошо известны всем, кто зна­ ком с книгами учёного «Три года за Полярным кругом» и «Воспоминания о камне». «Как зовут этот скалистый наволок, что вдаётся в губу? - спросили мы саама Архипова. - Да как зовут, про­ сто зовут - наволок. - А вот следующий? - Это ещё наволок. - А там дальше, вон со скалой у входа в губу? - Ещё, ещё наволок. Ну чего спрашивать, нету имени у этих губ да наволоков, - говорил ста­ рый седой саами, которому даже обидно было, что какие-то пришлые люди смеют спрашивать о рыбных губах. А может, и хотят распоряжаться и м и .» . А наш географ что-то аккуратно записы­ вал в книжечку. Прошло два года. Из печати вы­ шла большая прекрасная карта заполярного оз. Имандра со всеми островами, губами и речушка­ ми. На месте западных изрезанных берегов красо­ вались тонко выгравированные названия: «Про­ сто наволок», от него - «Ещё наволок», дальше - «Ещё-ещё-наволок». Так родилось слово, и тщет­ но будут разбирать через сто лет великие знато­ ки финских языков, фольклористы и историки, где искать корни этих загадочных названий» [11, с. 101-102]. В последних ироничных словах автора чувствуется понимание того, как в действительно­ сти творится топонимический миф, и осознание им собственной «исторической» миссии, включа­ ющей мифотворческое начало. Судя по высказываниям самого А.Е. Ферс­ мана, при имянаречении мест и природных объ­ ектов им и его коллегами использовалось не­ сколько традиционных приёмов или мотиваций. Во-первых, присваивались имена учёных, которых они особенно уважали (Петрелиус, Рамзай и др.). Таким образом, по топонимам можно отчасти установить «пантеон» геологов и географов, ка­ ким он виделся первому научному сообществу в Хибинах. Во-вторых, «прозвища» закрепляли зна­ ковые, с точки зрения имядателей, природные ха­ рактеристики объектов с опорой на знание (ранее в этом месте паслись стада оленей) или восприя­ тие (Громотуха - по акустическому признаку). Эти характеристики отражали непосредственное впечатление самих имядателей или опирались на сведения, полученные от местного населения. На­ конец, использовались саамские слова, в том числе географические обозначения. Аборигенов привле­ кали в качестве экспертов, что характеризует отно­ шение учёных к месту и населению. Территория не представлялась «первопроходцам» как дикая и необжитая, в отличие от её образа, сложившегося с течением времени под воздействием «цивили­ зационного» текста и публицистической ритори­ ки. Отчётлива установка, в первую очередь само­ го А.Е. Ферсмана, на сохранение этнокультурной специфики края, которая и придаёт ему неповто­ римый облик. В ситуациях, описанных А.Е. Ферс­ маном, имя не только изобретается, но и «распо­ знаётся», поскольку обращение к саамскому языку позволяет выяснить скрытые для пришельцев зна­ чения объектов, их «истинные» названия. Вот как описана процедура рождения слова-имени. «В тесной столовой старого дома Хибинской горной станции на озере Вудъявре большое ожив­ ление. Вдоль длинных столов сидят за кружками чаю герои многолетних хибинских экспедиций. Среди них саами Василий Кобелев, несколько исподлобья смотрящий на нас, и молодой саам Николай. Он один единственный саам среди не­ скольких тысяч рабочих и служащих треста <...> 42