Тиетта. 2011, N 1 (15).

83 ПЕСНЬ О КАМНЕ И ХЛЕБЕ Голубел и тихо стлался воздух На снегах глубоких и крутых. А сквозь небо прорастали звёзды Пригоршнями зёрен золотых. Так по звёздам мы пришли. Усталость Мы не чувствовали. Как во сне Мы увидели всё тот же снег И такие горы, что, казалось - Песня доверху не долетит. Там, где белой вьюги гололедица, Разве только черпать апатит Золотым ковшом Большой Медведицы. ...Камни падали, и вьюга стлалась, Снег седел на перевалах чёрных. И три раза солнце загоралось В дымных впадинах Кукисвумчорра. И на скалах, вставших перед нами, Вспыхнул город первыми огнями. Врезываясь в горные отроги На восток и юг лежат дороги. И навстречу камню поднимаясь, Светит рожь, отборная, прямая! Машет рожь тяжёлыми кистями Над безмерной далью полевой. А войдёшь - и не пробиться. Встанешь - Не достать колосьев головой. 1935 Товарищ мой! Тому, кто подрасти Успел к началу первой пятилетки, Не позабыть походы и разведки И дружеские встречи на пути. Как будто все, поутру встав однажды, Решили навсегда покой забыть, Одной обуреваемые жаждой - Всё перестроить и перекроить. Шли поезда, нагруженные лесом, Шёл камень кверху из глубин пещер. Кто б ни был ты - бетонщик или слесарь, Десятник, техник или инженер - А все твои расчёты и проекты И все мечты твои посвящены Какому-нибудь новому проспекту В незаселённом уголке страны, Какой-нибудь железной магистрали, Тоннелям первой линии метро Или дворцу из хрусталя и стали, Поставленному ладно и хитро. Бывало, сну лишь час за сутки даришь, Спишь в рукавицах, ешь на холоду - Дороги наши, сверстник и товарищ, В тридцатом начинаются году. Родной завод, рабочую спецовку, Станок мой первый не забыть мне, друг, И первую мою командировку К хибинским скалам за полярный круг. 1934-1944 ХИБИНСКИЕ ГОРЫ То неба синей, то бури темней, Тень на крыши домов положа, Они стоят - сторожа камней, Ветров и снегов сторожа. Не на день мы встретились, горы. Что ж, Стыньте над головой, Вершинами чёкими, как чертёж, Граничащие с синевой. Но если руда, как любовь и хлеб, Как жизнь и дороги во все концы, Нужна молодой земле - Так вот вам расчёт простой: Вы будете взорваны, гордецы, Со всей своей красотой. 1946 УЩЕЛЬЕ Тихо в молибденовом ущелье, Залитом полярной белой мглой. Спит гора под снеговой шинелью, Ёлочки прикрыв одной полой. И палатку на знакомом склоне Отыскать я сразу не могу. Вот она - дымком зовёт и тонет, Как землянка, глубоко в снегу. Тает на моих ресницах иней, Мне картошка обжигает рот. Как ямщик, замёрз в глухой пустыне, Из Москвы нам Лемешев поёт: «Степь да степь...» Но, песню прерывая, Рядом, в толще каменной гряды, Ворвалась внезапно буровая В самый твёрдый в мире пласт руды. А Москва лишь слышится и снится. Что Москва! В холодной мгле дорог Из палатки чудится столицей Даже наш полярный городок. А уйдёшь в снега под звёзд мерцанье - Там, в пустыне белой, неживой, Кажется, что в центре мирозданья Огонёк палатки буровой. Тихо в молибденовом ущелье, Лишь копыт оленьих перебор, Я спешу к другому новоселью В белых складках непочатых гор. Путь олений однотонен, долог По хрустящей снежной целине. И уже полярный звёздный холод Заглянул под малицу ко мне. То как руки белых великанов, То как тени башни ледяной, Сполохи - предвестники буранов - По небу проходят надо мной. Маленький под тенью млечных башен, По-хозяйски я гляжу во мглу. Мрак не вечен и мороз не страшен, Если едешь от тепла к теплу. 1946