Тиетта. 2010, N 1 (11).

59 чи, куда наши придут в условленный день. Как во­ дится, указанного на карте места они не нашли, и мы с начальником стали голодать. Сперва я плавно уменьшал норму выдачи продуктов, которые таяли прямо на глазах. Скоро уже и уменьшать стало нечего. В отчаяньи думая только о том, где бы раздобыть пропитание (а это был июнь - ни ягод, ни грибов), я разорил ястре­ биное гнездо и скормил начальству яичницу, в ко­ торой явственно угадывались зародыши птенцов - но Симону всё было нипочём - его интересовала только геология . Помню, что варианты нашего возвращения на Поной даже не рассматривались: «Придут же они когда-нибудь!» - бодро произно­ сило начальство, когда мы с подведёнными жи­ вотами тащились в очередной маршрут. В конце концов, они пришли - когда мы с ним от голода уже качались на ветру (тем не менее, продолжали яростно работать). 1960-1970. Когда я окончил геофак МГУ, Си­ мон прислал на меня заявку из КФ АН, но я ею пренебрёг и уехал в Якутию. Этого он мне долго не мог простить. Встретились мы снова через не­ сколько лет в Москве, куда он вернулся и стал ра­ ботать в ИГЕМе, сразу став ключевой фигурой в Петрографическом комитете - той ломовой ло­ шадью, которая тащит на себе весь груз органи­ зационной работы. Одновременно он пытался написать кандидатскую диссертацию. В КФ АН у него для этого времени не хватило (немаловаж­ ная деталь - он несколько лет был председателем профкома.). Кроме того, в Москве он занимался и всякими другими делами, из которых одно ста­ ло в дальнейшем чуть ли не главным в его жизни. Этим делом был любительский лыжный спорт. Он возглавил (а может быть и создал - я многого здесь не знаю) Лыжный союз, и тогда всем стало ясно, что Симон - это Великий Организа­ тор. Когда я его впервые посетил в новой коопера­ тивной квартире (в доме, который он фактически выстроил и озеленил окрестную территорию), то разговаривать вечером было просто невоз­ можно: телефон звонил непрерывно - и это всё были лыжники, «от Москвы до самых до окраин». Несколько позже эта его деятельность приобрела международный размах. В конечном счёте, имен­ но лыжи свели его в могилу. И горько, и смешно - кандидатскую диссертацию выдающийся гео­ лог Симон защитил на год позже своего бывшего студента. 1980-е. Он был по уши погружён в организа­ ционную деятельность в Петрокомитете и своём Лыжном союзе, и мне казалось (мы встречались редко), что роман с наукой у него закончился. Но вот где-то, то ли в 1986-ом, то ли в 1987-ом, он мне сообщил, что: (а) он имеет тайное (я плохо понял, почему и от кого это надо было скрывать) жела­ ние сочинить докторскую; (б) для оказания мо­ ральной поддержки и предварительной форму­ лировки тезисов ему необходим я (!?). Безмерно удивившись (ведь он, кроме прочего, был ещё и активным редактором), я взял нацарапанные им черновые наброски, сел за машинку и напечатал (отредактировал) ему тезисы. Необходимо сказать, что легло в основу его замысла. Это был второй крупнейший (после Имандра-Варзуги) результат его работы - настоя­ щее открытие века. Блестяще организовав работу двух талантливых мальчиков-изотопщиков (один из них теперь процветает в зарубежной науке) и главное - улестив их начальника И. Чернышева (ныне чл.-корр. РАН), он получил от них сенсаци­ онные Rb-Sr датировки: на, казалось бы, хрестома­ тийных архейских разрезах Украины (а позже и Алдана) были обнаружены древнейшие на Земле породы с возрастом около 4 млрд лет! На основе этого открытия Симон сделал три важных вывода: а) знаменитые «серые гней­ сы» отнюдь не являются самыми древними по­ родами на Земле (как тогда считали), б) древнее их были амфиболиты-базальтоиды - это и была первозданная земная кора; в) серые гнейсы - про­ дукт натрового метасоматоза этих амфиболитов, имевшего глобальный характер. Помню, меня поразил последний вывод как свидетельство не­ изменности его мышления - от региональных ме- тасоматитов-1957 в карелидах Кольского п-ова - к глобальным метасоматитам-1997 в катархее всех щитов на Земле! Секретная докторская. За этим последо­ вали некоторые «секретные» события, которые теперь, увы, уже можно рассекретить. Будучи безмерно перегружен работой в Петрокомите- те и опасаясь, что ему не дадут возможности ле­ гально заниматься своей докторской, он составил грандиозный План диссертации (каждая глава - а их было, по-моему, семь - была как минимум кандидатская!) и принялся его тайно реализовы­ вать. Для этого он поступал следующим образом. Брал по службе командировку куда-нибудь, до­ пустим, в Апатиты. Заезжал туда на пару дней, отмечал командировку и быстро возвращался. не в Москву, а в Сыктывкар, где поселялся у меня. С утра до ночи на моей машинке он кропал дис­ сертацию, а моя супруга М.П. Кетрис его питала и целыми сумками таскала ему книги из нашей библиотеки. Люди, которые его иногда видели в нашем Институте (В.Л. Андреичев илиЛ.В. Махла- ев), не подозревали о том, что он находится здесь на нелегальном положении. В конце каждого такого секретного пребывания (их было, кажет­ ся, три) он выдавал мне машинописный «отчёт», в котором занудно сообщал, сколько процентов диссертации им сочинено . Дело шло споро, и я тихо радовался, предвкушая его скорый триумф. Но как-то незаметно эта секретная работа прекра­ тилась. Он не счёл нужным объяснить почему, а я, оскорблённый, не спрашивал. Катастрофа. В 1995 г. на очередных лыжных гонках его прямо на дистанции хватил тяжелей­ ший инфаркт. Когда мы с М.П. Кетрис посетили его в московской клинике, где он выкарабкивал