Север и рынок. 2024, № 1.

СЕВЕР И РЫНОК: формирование экономического порядка. 2024. № 1. С. 108-120. Sever i rynok: formirovanie ekonomicheskogo poryadka [The North and the Market: Forming the Economic Order], 2024, no. 1, pp. 108-120. ПРОБЛЕМЫ СОЦИАЛЬНОЙ, ПРОМЫШЛЕННОЙ И ФИНАНСОВО-БЮДЖЕТНОЙ ПОЛИТИКИ НА СЕВЕРЕ И В АРКТИКЕ РОССИИ Авторами приводится пример лесопромышленного комплекса Республики Карелия, в котором вроде бы много фирм, но они (по какой-то причине как акторы) не влияют на промышленную политику региона. Аналогичная ситуация складывается и в других регионах с высоко-ресурсоемким хозяйством. Наше объяснение этому обстоятельству заключается в том, что данный рынок (и российский, и мировой) является рынком чемберлинского типа. Так, десять ведущих российских компаний владеют около 75 % российского рынка, при этом треть этой доли приходится на Группу «Илим» (75 % всей российской товарной целлюлозы, 20 % картона и 10 % всей российской бумаги). Общая доля групп компаний «Илим» и «Монди СЛПК» (с аффилированными лицами) превышает 30 % рынка. Поскольку речь идет о функционировании рынков несовершенной конкуренции, то и подходить к ним надо как к рынкам с особым механизмом рыночного равновесия, а также соответствующе анализировать и вопрос балансирования интересов акторов. В этой связи была поставлена цель — исследовать предпосылки и определить возможность подхода к построению оптимального (для всех сторон) баланса интересов внешних (центр) и внутренних (периферия) бенефициаров за счет учета интересов, а также снижения неопределенности транзакций путем оптимизации дизайна рыночных регуляторов. После соответствующей проработки механизм построения баланса интересов бенефициаров должен быть включен в инструментарий промышленной и иной политики региона как механизм, обеспечивающий интересы региона и его резидентов. Теоретические основы В рамках традиционных экономических парадигм бытует представление о том, что существует единственное рыночное равновесие как результат действия невидимой руки рынка. Как правило, в таком ключе подходят к пониманию межрегиональных рынков. При этом регулирование хозяйственной практики априори задается макроинститутами, как бы гарантирующими условия единственности рыночного равновесия. При этом роль региональной власти заключается лишь в том, чтобы считать дисконтированную ожидаемую доходность коммерческого бренда, которую установила невидимая рука рынка. Однако экономическая практика наглядно демонстрирует множественность устойчивых равновесий, которая уничтожает однозначную взаимосвязь между «мерами» и «результатом» и плодит неопределенности будущего. В теории неполных контрактов О. Уильямсон (расширенной теориями экономических механизмов и информации Л. Гурвица, Э. Маскина, Дж. Стиглера, фирмы Б. Хольмстрема, Р. Мартина, Ж. Тироля и др.) неопределенность вводится как неизбежное ограничение при выборе моделей поведения агентов и регионов. Это в какой-то мере объясняет нерациональное действие рыночных механизмов (неэффективность контрактной системы, механизма ценообразования, неоптимальные стратегии поведения агентов и т. д.). Однако по-прежнему предполагается, что основной регулятор взаимодействия между агентами — это ценовой механизм в условиях достижимости рыночного равновесия. В то же время данный традиционный подход был поставлен под сомнение неоинституциональной и эволюционно­ географической парадигмами, которые показали его неадекватность при описании экономического взаимодействия агентов в реальном экономическом пространстве. Так, достижение рыночного равновесия в условиях неоднородного пространства предполагает не одинаковый набор действий с учетом разной степени их согласованности. Имеет значение и временное измерение как синхронизация элементов экономического пространства, приводящая к их когерентности — к сопряженному в пространстве и согласованному во времени протеканию характерных для них экономических процессов. В этом случае отличия пространственных институциональных единиц обусловлено свойствами самого пространства, а не условиями рыночного равновесия с максимумом прибыли [6; 9; 10]. Это создает новое осмысление в части разнообразия путей развития, например, как это предлагает теория изменений [11]. Поэтому происходит смена парадигм — от общего равновесия интерес сместился к частному, а от частного — к коллективному (см. обзоры [12-15]), причем реализуемому во множественном разнообразии, вызванном как поведенческими моделями фирмы, так и трансформацией экономического ландшафта как сложной адаптивной системы [16], а также и социальной ориентацией с акцентом на результаты «для людей и мест» [11]. Происходит переосмысление развития территорий с точки зрения устойчивости [17]. Становится очевидным, что хотя элементы локальной системы образуют единство, однако тип связей отличается от макро- и микроэкономических законов. Он определяется эволюционными причинами [16; 18], коэволюцией элементов мезоэкономических структур [19], а также свойствами анизотропного экономического пространства [6; 9]. В данном случае сравниваются два подхода, первый из которых, традиционный, охватывает комплекс парадигм, обращающихся с неизменной структурой взаимодействий элементов системы. © Толстогузов О. В., 2024 110