Север и рынок. 2021, № 2.

DOI: 10.37614/2220-802X.2.2021.72.005 А. А. Ильинова, В. М. Соловьева СТРАТЕГИЧЕСКОЕ ПЛАНИРОВАНИЕ И ПРОГНОЗИРОВАНИЕ: ИЗМЕНЕНИЕ СУЩНОСТИ И РОЛИ ... Несмотря на то что в научном сообществе продолжается дискуссия о том, что из данных функций первично, а что вторично, их тесная взаимосвязь представляется очевидной. Стратегическое прогнозирование позволяет выявить конкретные тренды и тенденции развития, сформировав тем самым представления о перспективных возможностях и потенциальных угрозах долгосрочного функционирования исследуемой системы. Разработка стратегических планов основывается именно на прогнозе, представляющем собой интеграцию объективных стратегических прогнозов тех систем, которые непосредственно влияют на развитие объекта управления и формируют его (например, прогнозы развития отдельных рынков, территориально­ производственных комплексов, макроокружения и т. д.). При этом сущность, роль, функции и подходы системы стратегического управления по мере усложнения параметров внешнего окружения претерпевают изменения, что сказывается и на методологических аспектах. Глобальный энергетический сектор в условиях турбулентности Мировой кризис, ставший следствием пандемии (COVID-19), явился одним из главных вызовов для глобальной экономики и общественного устройства мира [6]. Преобразованиям подверглись и рынки минеральных ресурсов. Так, пандемия внесла существенные коррективы в представления о будущем функционировании глобального энергетического сектора. Масштабными последствиями ограничительных мер по борьбе с COVID-19 стали сбои в глобальных цепочках поставок, резкий спад экономической активности на мировом рынке нефти и нефтепродуктов, ужесточение ценовой конкуренции среди производителей энергоресурсов [20]. По оценкам Международного энергетического агентства (МЭА), спрос на нефть в 2020 г. снизился в среднем на 10 % по сравнению с аналогичными показателями 2019 г. [20, 21]. Основные мировые потребители (в частности, Китай и Индия) не смогли обеспечить дополнительный спрос на энергоресурсы. Вследствие этого сокращение спроса на нефть при одновременном избытке предложения на мировом рынке привело к дисбалансу и резкому падению цен (в марте 2020 г. цена на нефть марки Brent снизилась до 22 долл / барр.) [5, 6]. Постпандемийные прогнозы ценовой конъюнктуры значительно отличаются от предположений, формировавшихся до пандемии. Так, по прогнозу The International Energy Agency (IEA), составленному в 2019 г., цена на нефть должна была непрерывно расти и к 2029-2030 гг. достичь значения в 110 долл / барр. [20]. Данный прогноз не согласуется с прогнозами, сформированными в 2020 г. с учетом новых условий функционирования мирового энергетического сектора. Компания Eni прогнозирует медленный рост цен на нефть за счет постепенного восстановления мирового рынка энергоресурсов: к 2030 г. цена не поднимется выше 70 долл / барр. [22, 23]. Это мнение разделяют не только нефтегазовые компании (BP, Shell), но и международные агентства и организации — Deloitte, IMF (International Monetary Fund), IEA и др. [22-24]. Согласно прогнозу, разработанному US Energy Information Administration (EIA) в марте 2021 г., средняя цена на нефть марки Brent в 2021 г. будет варьироваться в пределах 60-62 долл / барр., а к 2022 г. снизится до 58,5 долл / барр. [24]. Новые технологии могут значительно нивелировать ценовые риски. Ярким примером могут служить норвежские компании. Так, по заявлениям компании, точка безубыточности арктических шельфовых нефтегазовых проектов компании Equinor достигла 20-30 долл / барр. (месторождение Johan Castberg), что позволило обеспечить экономическую устойчивость проектов, несмотря на высокую волатильность цен [25]. В то же время необходимо понимать, что такое технологическое развитие в условиях Арктики — сложнейшая задача, требующая как технологических инноваций, так и новых организационно­ управленческих решений. В 2021 г. особую актуальность приобрели тенденции низкоуглеродного развития. По данным BP, в настоящее время прирост энергопотребления в мире обеспечивается только за счет источников альтернативной энергии [7]. Указанные тенденции позволяют сделать вывод о том, что процессы, заявленные как «энергетический переход», в настоящее время запущены на уровне многих стран мира [8, 26]. В 2020 г. инвестиции в глобальный энергетический переход выросли на 9,15 % по сравнению с 2019 г. (рис. 2) [27]. Согласно прогнозу DNV GL (Det Norske Veritas и Germanischer Lloyd) "Energy transition outlook 2020", доля нефти в структуре мирового энергобаланса будет постепенно сокращаться и к 2040 г. составит лишь 16 % (по сравнению с 33 % в 2019 г.) [28, 29]. При этом существенно возрастут объемы энергии, производимые солнечной генерацией и ветроэнергетикой. Рейтинговое агентство Moody's назвало COVID-19 одним из главных драйверов ускоренного перехода к зеленой энергетике, связав данную позицию с пересмотром направлений деятельности компаний в секторах, работающих на углеводородном сырье, изменением поведения потребителей на ключевых СЕВЕР И РЫНОК: формирование экономического порядка, 2021, №2 59