Север и рынок. 2019, № 2.

Результаты исследований демонстрируют высокую значимость и степень влияния на интеграционные процессы, включающие в себя определенный стиль жизни, приоритеты, образ мышления — социально-культурной политики в виде поглощения, экспансии иного цивилизационного и культурного кода [27]. В полной мере это относится к ценностям и практикам экономического поведения, из чего формулируется четвертая проблема прогнозирования динамики развития и трансформации мусульманского населения Севера России и Арктической зоны РФ. Особенно это актуально для VI технологического уклада, в эпоху которого мы сейчас живем. При переходе к следующему — VII технологическому укладу крайне затруднительно, если вообще возможно, представить и предсказать роль когнитивных технологий в жизни человека и общества [28]. Это является пятой проблемой прогнозирования динамики развития и трансформации мусульманского населения Севера России и Арктической зоны РФ по совокупности причин: а) несмотря на прогресс в области транспорта и ИТ, эти территории до сих пор являются отдаленными от центральных городов, а также воздушных и сухопутных путей; б) их географическая удаленность, наложенная на относительную (в сравнении с другими регионами РФ) состоятельность населения, способствует их более быстрому и одновременно с этим более массовому переходу к новому укладу, что формирует уже территорию экспериментального опережающего развития. Мы уже можем констатировать, что открытость границ и взаимопроникновение культур, к сожалению, не ограничиваются только положительными примерами, правда, необходимо уточнить, что наглухо закрытые «железным занавесом» пределы СССР, тоже не смогли явиться и стать серьезным препятствием, которое могло бы, если не остановить, то хотя бы в значительной степени предотвратить распространение и укрепление чуждых деструктивных идеологий на своей территории, в том числе и из числа фундаменталистических течений исламистского толка, печальными плодами которых стали Афганская война (1979-1989), Гражданская война в Таджикистане (1992-1997), раздел ЧИАССР и Первая чеченская война (1994-1996) и др. Может возникнуть вполне закономерный вопрос: где Арктика и регион Крайнего Севера с его территориями, а где стремительно трансформирующийся Ближний Восток, Северная Африка илиЮжная Азия? Процесс глобализации, помимо объективно необходимых и конструктивных моментов, привнес и свою специфику — элемент деконструкции, который имеет множество инструментов. К ним относится и так называемый «Арктический транзитный коридор», известный с 2015 г. В рамках этого коридора мигранты, преимущественно с Ближнего Востока и Центральной и Южной Азии, используют территорию РФ в качестве транзитной зоны на пути в более социально благополучные и обеспеченные государства Скандинавского п-ова [29]. Несмотря на то, что поток беженцев в Европу через Мурманск разворачивался норвежскими властями обратно в Россию, некоторая часть беженцев осела в приграничных с Россией городах и областях Норвегии и Финляндии. Формирование иностранных диаспор создает дополнительные риски и в политической, и в экономической сфере, так как экономическое поведение прибывающего и выбывающего населения отличается. Успешная адаптация и интеграция мигрантов из регионов Ближнего Востока, Северной и Восточной Африки, Южной Азии как в России, так и в Северной Европе воспринимается с долей здорового скептицизма в силу их количества и качества. Это является пусть отчасти и косвенной, но шестой по счету проблемой прогнозирования динамики развития и трансформации мусульманского населения Севера России и Арктической зоны РФ, при этом необходимо учитывать не только психологическую, ментальную и культурную адаптацию, но и физиологическую, биологическую и психическую [30]. Исследования европейских ученых в этом плане являются неутешительными: все без исключения беженцы и их дети (незападного происхождения) имеют проблемы, связанные с дефицитом в организме витаминов D и B 12 [31], что самым негативным образом сказывается на их состоянии, а в случае с детьми еще и на их развитии, что может иметь неблагоприятные и разрушающие последствия [32]. В исследовании, опубликованном в 2017 г. в Норвегии, говорится, что среди незападных иммигрантов, живущих в Осло, 43 % женщин и 31 % мужчин имели дефицит витамина D с циркулирующим 25-гидроксивитамином D (25 (OH) D) < 25 нмоль/л), а 21 % женщин, родившихся в Пакистане, имели острый дефицит витамина D (25 (ОН) D <12,5 нмоль/л). Низкий уровень витамина D среди женщин детородного возраста был подтвержден в исследовании, проводившемся среди матерей- иммигрантов (через 6 недель после родов) из Пакистана, Турции и Сомали, проживающих в Осло. 44