Север и рынок. 2017, N 4.

Возникает вопрос: а могут ли быть совместно увязаны отличительные черты последнего конгресса и его новые тематические сюжеты в какой-то общий узел, который определил бы идейное кредо прошедшего форума исследователей Арктики? Да, такой узел есть, и это — утверждение арктической исключительности! Неслучайно эта тема получила развитие на заключительном пленарном заседании конгресса, в прощальных словах сдающего свои полномочия председателя Ассоциации социальных исследователей Арктики Питера Школьда (она звучала и на специальной сессии конгресса1). Но для утверждения арктической исключительности мало деклараций, нужны новые сильные теории, которые абсолютно по-особому преподнесут феномен арктической экономики, арктических проектов, аборигенных народов Арктики и их традиционного знания, арктической мобильности и арктических городов. Тема сверхвостребованности новой концептуализации Арктики, провала господствующих в мейнстриме мировой общественной науке представлений для экстремальных условий Арктики, можно сказать, висела в воздухе конгресса, была в самой его атмосфере, прорываясь в явном виде на отдельных заседаниях, в отдельных докладах2. Можно сказать, что этот вопрос был главной интригой конгресса: на какой теоретической платформе пойдет теоретическая концептуализация арктической исключительности и какая (какие) науки из семейства социальных наук станут здесь первопроходцами — антропология, этнология, экономика, социология, география? 2. Основная сюжетная дихотомия конгресса — фронтир и традиционное знание Все богатство исследовательских сюжетов шведского конгресса, продемонстрированное в сотнях докладах на десятках сессий, может быть упаковано в две основные линии — арктический фронтир и традиционное знание коренных народов. Арктический фронтир — это жизнь и хозяйство на пределе возможностей, у черты экстремальности, что радикально меняет привычные ценности и закономерности размеренной жизни и хозяйства умеренной зоны, востребует креативность и инновационный поиск на постоянной основе — просто для того, чтобы обеспечить здесь устойчивое выживание человеческих сообществ. Здесь, в Арктике, ввиду постоянного давления климатической и социальной, идущей от предельной малой заселенности, экстремальности, все по-другому: стереотипы поведения людей, экономическая коммуникация хозяйствующих субъектов, принципы обеспечения повседневной социальной и производственной жизни. И чем в большей степени проявляются признаки арктического фронтира в смысле необустроенности, пионерности, венчурности, тем больше отклоняется поведение домохозяйств и хозяйствующих субъектов от «эталонного», присущего умеренной зоне. С другой стороны, традиционное знание в максимальной степени вбирает в себя сущностную специфику уклада коренных народов, оно есть специфическая ценность Арктики в виде веками накопленных традиционных практик хозяйствования, адаптации к условиям экстремальной среды, сохранения гибкого и пластичного уклада жизни и всей системы жизнеобеспечения. Между полюсами фронтира и традиционного знания неизбежны одновременно и противоречия, и линии сотрудничества. Наши выступления на последних конгрессах арктической социальной науки по арктическому фронтиру неизменно подвергались критике со стороны коренных народов: «Для нас Арктика — это не фронтир, это сама основа жизни, постоянная среда обитания!» И это абсолютно естественно. Подобно тому, как существует два уклада в Арктике — переселенцев и коренных народов, также существует и две системы ценностей — ценности фронтира и ценности традиционного знания. Разрабатывая одну исследовательскую линию, никак нельзя забывать и про вторую. Тем более что эти линии находятся не только в антагонизме, но и в отношениях сотрудничества. Ведь неслучайно и исследователи, и писатели при описании пионерного освоения арктических территорий всегда рядом с «фронтирменом» выводили и носителей традиционных ценностей, которые помогали первостроителям своими знаниями и опытом3. Но эта роль далеко не сводится только к этапу пионерного освоения, она проявляется и в дальнейшем, но обретает другие формы, например, в виде всей идеологии северного дизайна (особая организация внутреннего пространства экстремальных городов, экспедиционные формы освоения арктической среды, особый арктический транспорт и его отношения с человеком, переносные жилища и др.), что очень отчетливо показали на конгрессе выступающие из екатеринбургской школы северного дизайна. 1 Специальная сессия “Regional Order in the Arctic: Negotiated Exceptionalism”. Руководители: Heather Exner-Pirot, Robert Murray. 2См., например, Kulchyski Peter. Bush/theory: reflections on theoryproduction in CanadianArctic social science. 3 Космачев К. П. Пионерное освоение тайги (экономико-географические проблемы). Новосибирск: Наука, 1974. 144 с.; Куваев О. Территория. М.: Профиздат, 1974. 249 с. 13