Сафоновец. 1943, март.
2 С А Ф О Н О В Е Ц 5 марта 1943 р, № 13 Не ради слез и горькой скорби и не во имя гневного проклятья —немцы уж прок ляты и так всем миром,— а ради славы нашего рода на- ' писано и во имя любви про эту высокую смерть. И хоть много суждено нам невабываемых утрат, хотьлег че было бы очам прочесть об отрадном в трудах и грохоте сражений, — почитаем о Ма рии Стоян. * * Кто среди вражеских трупов бежит ііо селу, а село дого рает ? Кто стонет? Чьё сердце тре пещет в груди, словно вып рыгнуть хочет вперед? То Василь с автоматом и бомбами, Марии Стояиихи сын. Кто мертвый висит у раз рушенной печи под небом? Мать. Бежит Василь, весь промок ший от долгого боя, бежит взволнованный, тревожный. Как он сражался перед родным селом! Разведчиком был, гро мил точки, разнёс градотой дзот, что был когда-то дядь- ковою хатой. Дрогнул враг, погнали. Пробежал Василь село, все то, что было недавно се лом. Две сотни пожарищ, сож женные сады, черепьё, ямы w множество застывшего врага в грязи и крови. — Мамо, где вы? Это я, Василь, живой! Ивана убили, мамо, а я живой...Я убилих, мамо, сотни две... Где вы? Подбежал Василь ко двору. Здесь был двор под самой го рою. — Мамо,матушка моя, где вы? Родная моя, что ж не встречаете меня? Что не слы шу я вашего тихого голоса? Где вы, голубка, мамонька моя седая? Остановился Василь у хаты, а хаты нет. Василь во двор— нет двора. В сад—нет сада. Только одна старая груша, а на груше мать. О, смутный час!.. * * * Когда она была еще жива и хата была цела на краю се ла, зимою в лютую пургу од нажды в полночь кто-то пос тучался в дверь. — Кто здесь? — Тетушка, пустите, поги баем! — Кто вы, голубчики? От куда вы, какие? — Мы русские, тетушка. Свои мы.’ Летчики! Упали мы. — Господи, сыночки!Идите скорей. Я дверь закрою... Не увидал бы кто? Немцев же полно. Вошли, обнявшись, в хату двое калек. Упали на пол, заспули вмиг, словно провалившись в сон, и проспали почти двое суток. Думала, померли. Уже и ноги обмывала им горячею водою, и печку на топила, разогревала раза три еду—спят. И плакала ночью и днем, вспоминая сыновей своих Ивана и Василя. Кто их накормит, кто пригреет в лихую годину? Где они,? Мо жет, лежат уже где-тосредш снежного ноля, и метели ше велят их буйные чубы, или висят на виселицах в немец кой неволе, и вороны клюют им очи на морозе. И никто не взглянет, не спросит, не ЗАПОМНИМ, ОТОМСТИМ! заплачет!.. Такое множество смертей вокруг. Дети, дети... Степан Пшеиицын и Костя Рябов были оба с Урала. Они принадлежали к той породе русского юношества, которая долгие годы будет предметом изучения иглубочайшего удив ления историков великой че ловеческой драмы. Заросшие, опаленные холодными ветра ми и невзгодами жизни, они грозно стонали во оно, тяже ло дыша. Война волновала их спящие души, война. Они бы ли простые урадьокие юноши, в меру грамотные, честные, работящие комсомольцыиз хо роших рабочих семей. К вой не они не стремились, но они по доброму русскому обычаю не плакали и не прятались от неё. Они пошли на фронт добровольцами, чтобы скорей добраться до врага и уничто жить его. Летчиками Они стали быст ро и также просто и легко, как могли бы стать подводни ками или снайперами. Приро да наделила их всем в доброй мере, и сами они были доб рыми. — Сначала, матушка, мы долго гатили фрицев тяжелы ми бомбами, а потом перешли на культурно-просвятптельную работу. Не хотелось нам, прав да, да надо,—приказ. — А что ж оно за работа такая? —спросила Стояниха, когда вечером как-то тихонько разговорились они в темной хатке. — Разбрасывали надУкраи ною листовки, матушка, — сказал Пшеиицын.—Чтоб зна ли люди правду о войне. — Так это вы? Ох, великое дело делаете, голубчики мои,— вздохнула Стояниха. — Куда там бомбы, хай им хрен! Вели кое дело—добрая весть в не воле. Такая темнота кругом, так забили головы людям лу кавыми немецкими брехнями, что жить невмоготу. Норой, казалось, все уже кончено, подумайте... II тут впервые, слушая простые материнские слова на обездоленной братской земле, почувствовали Рябови Нше- ницын, какая великая миссия им выпала в жизни. В бедной’старенькой хате, в сумерках, под завывание метели и грозный гул отда ленного фронта узнали они, как иерепчісывали люди эти листовки от руки, как изуча ли на память каждое слово и передавали из села в село, чтоб не погасла вера. Слова правды горели во тьме,как пожары в холодные долгие ночи. Тысячи людей, утратив ших веру, опутанных обмана ми в неволе, спаслись листов ками от поступков отчаянных и ужасных. Долго сидели в раздумье ІІшеницын и Рябов. Потом они рассказали ей, как упали они подбитые ночью среди леса, как поломали себе руки и ребра и головы побили, как бежалиони на восток ле сами, ярами, как скрывались Александр ДОВЖЕНКО от немцев в провальях, суг робах, оврагах, и рассказы вая, сами дивились необычай ной своейсиле и воле к жиз ни. —Где же это было голуб чики ?—спросила Стояниха, горестно всплеснув руками. —Далеко. Километров пять сот. —Давно? — Да больше месяца. Уж и кости нѳсрастались. И показали они матери страшные свои увечья и шра мы. — Ой, спасите!., —Ничего, родная. На жи вой кости нарастет. Мы такие люди,что все перенесем. Нам бы немножко еще полежать да набраться силы, а там проберемся через фронт хоть под снегом,—увешали старую МариюСтояниху неугомонные дети. —Ну, что с вами сделаешь! Вот такие и мои... Две недели прятала Мария гостей. Стерегла хату, корми ла, а когда все вышло, пош ла по селу просить милосты ню. И никто не отказал ей и ни спрашивал ни о чем, хоть каждый про себя дога дывался: не пошла ж бы Сто яниха просить для себя. Но не судилось Марии убе речь детей. Однажды утром вдруг забушевал орудийный гул. Приближался фронт В село вползали новые потре панные части. Мария глянула и в хату. —Деточки! Идут! Немцы на пороге. —Что за люди? —Сыны мои. —Брешешь! —Не брешу, клянусь! —Обыскать хату! — Не трогайте, они больные. Поломанные... Боже! —Хальт! Ваша мать? —Наша,—сказал Рябов. —Врешь, комиссар!—да за оружие. Стала мать перед детьми. Обоих закрыла. —Не дам! Бейте меня... Не дам, людоеды!.. Голубчики! Не волчица ж вас родила,а женщина, мать! Мои сыны! Зачем прятала? Боялась. Вы такие страш ные! Ничего ведь нет на све те страшнее вас! -Ха-ха-ха! Правда? Ты имеешь резон старушка. Страш нее нет и быть не должно! — засмеялся немецкий сучий:сын. Через два часа немцы сог нали на площадь всех недо битков села на очную ставку. Поставили Пшеницына и Рябова перед селом. Глянули они на людей,— ни одного знакомого лица. . —Прощай, Урал... — про шептал Пшеиицын, взглянув на друга. —Прощай .. -рЛіоди добрые, смотрите, вот же Ивани Василь! Разве не узнали ?—билась Стояниха, словно чайка об дорогу .— Скажите, что мои! Что ж вы молчите? Пожалейте, разве вам не жалко? Людоньки!.. Люди плакали и, не боясь угроз, признали. Даже старос та и полицейские не посмели сказать нет. Однатолько Палажка, вдова убитого партизанами началь ника полиции, зловеще молча ла. —Палажка, скажи — сыны! Нето прокляну тебя на том и на этом свете,—шептала Ма рия Стояниха.— Помни, бог тебя спросит, Палазя... Палажка молчала. —Фрау Палажка, есть это сыны ?—спросил немецкий ко мендант. Все замерли и не сводили глаз с Палажки. Стало тихо- тихо. Комендант побагровел. Тол стая шея его раздулась, как у кобры. Он догадался про сго вор. - Н у ? Сыны,—сказала Палажка и опустила глаза. Тогда он ударил ее изовсей силы в правую илевую щеку. Она упала на землю,как сноп, не успев даже крикнуть, а он вдруг к летчикам. — Ваша фамилия? — Ой! — застонала Мария, словно ранили ее в самое сердце. Она не сказала им своейфамилии, а онине спро сили ее но глупой, глупой своейневнимательности и неб режности. Свалившись наземь от удара в темя, она не скоро подня лась. Но она слышала, будто сквозь сон, как звали ее Пше- ницын и Рябов. — Прощайте матушка! Спа сибо! С такою матерью и уме реть не страшно 1 Раздались выстрелы... Они лежали на снегу, об нявшись. А ее взяли под руки иновели, избивая по дороге, чем попало. Разнесли грана тами хату и подвели к груше. Закружилась перед глазами груша. — Не вешайте, не срамите меня. Как же мне висеть? Я старая женщина. Дайте мне пулю, одну только пулечку, молю вас, умоляю!.. Не дали. Тогда она быст ренько стала на пенечек, пе рекрестилась. — Не трогайте, недолюдки. Не прикасайтесь к моейшее... Сама надела. —Дети!.. — и отделилась от земли. Долго лежал Василь на снегу под грушей. Никто не слышал ни стонов его, ни жалоб, ни скрежета зубов. Под утро, когда от мороза окаменело его сердце и грозный орудийный гул возвестил зорю, Василь притих, словноуснув от ог ромной усталости. Потом, под нявшись с земли, он поцело вал холодную материнскую руку. — Прощайте, мамо... Всю свою доброту и кротость, что подарили вы мне, я оставляю с вами возле груши, мамо... Потом он подошел к пожа рищу, поднял горсть пепла и завернул в платочек. — Вот это, мамо, я заберу _с собѳі^ чтоб не уставали ни ’ ноги мои, ни руки, ни сердце. Проходили дорогою на запад боевые отряды. — Боец Стоян! — Иду. — Что за ж енщ ина в и с и т ? — Мать. — Мать? — Мать, товарищи, родная моя мать... — Рота, сто-оой!.. Шапки долой! Вперед, ма-а-арш! Перед нею преходило войско без шапок. Величали дети ма теринство, направляясь в бой. Гремели орудия. Солнце снега червоннло. От пушечного гро ма осыпался иней, и сверкаю щие снежинки падали с гру ши на материнские раскры тые очи. * * * Кто ж не поклонится из живых и грядущих неумира ющей красоте Марии Стоянихи, матери, что просила милосты ню для детей чужих? Смотри те, вот опа висит перед нами, возносится над родною замерз шей землей. Руки ее, малень кие и нежные, с длинными красивыми пальцами, те самые трудовые руки, что так много сотворили хлеба и пряжи, и семян, протянулись ладонями чуть вперед. ♦ - - Нет уже, деточки, ниче го. Все отдала, будьте счаст ливы ! Вся ее маленькая фигурка словно летела в холодной си неве, и седая голова ее, скло нившаяся набок, касаласьнрвд- весенних туч. Вечная слава вашему имени, мамо Мария! Не было у вас дорогих оде яний, не душились вы париж скими духами, а душились по лынью да коноплей. Не было ни шелка, ни се зонных шляпок, ни кованных сундуков с медными замками, чтоб бежать на восток страха ради. Не разъезжали вы по свсіу в интуристах по заграницам. Вам было некогда. Вы, как пчелка, были заняты и от ро сы до росы носили мед в со ветский улей, пока не отняли у вас жизнь немецкие изверги. Но заграница еще приедет к вам, наша прекрасная дама, приедет поглядеть на вашу печь под небом, на сухую гвоздику от дурного глаза в печурке, на памятник ваш. Весь мир поклонится вашей красоте, дорогая наша мать, славянка— украинка дорогая. Были вы коммунисткой или нет? Был ли у вас партийный билет? Наверно, не было. Но зерно, посеяное великим сея телем Лениным, взошло и вы росло в сердце вашем. Пусть же знает мир, как висели вы. мамо, на старой груше за други своя в вели кую всемирную войну в у к раинском кровавом селе. на Украине кровавой. Ответственный редактор Г. ГРАБЧЕНКО. ГМ14408 Заказ № 49
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTUzNzYz