Рыбный Мурман. 1994 г. Ноябрь.

14 ЭООС № 47 {4543J 25 ноября - 1 декабря 1994 года Зелёная лампа Иг о р ь К О Н Д Р Л Г Г Ь Е В : I I К Р О Я М Ж ч е ш ы й с л о м СЗ>£Ш з>лз&лаин" Три раза подкинь на ладони монетку, Возьми три орла, если хочешь богатства; Три решки - если хочешь любви. В случае неудачной попытки Выбрось монету в дождь. И броди по дождю, натыкаясь на струи, Не раскрывая зонта. Испытай себя в технике мокрого поцелуя И мирного лужескольженья. Не вычитай ничего из судеб. На время оставь арифметику грусти - Вникай в теологию струй. Ты познаешь, что правда - лишь то, Что придумано Богом, Что знать не дано никому, Кроме только дождя. Убедись же, что время еще не настало, Что срок не поспел, А кирпич роковой еще дремлет На кромке железной крыши, Ржавеющей под дождем. X X X Радиация жизни моей не проникновеннее Многозвездного смысла бесконечной полярной ночи. Нет мочи сказать - можно только придумать любовь К этому городу, где везде много неба, Но не больше, чем кругов одиночества средь толпы изможденных лиц. Здесь Великая Сказка живет, обрастая моллюсками быта, А пьяные - будто герои всех войн, бросаются на капоты автомобилей, Исторгая победный вопль над природой вещей Из бездны Творенья самими вещами природы. О годы самоуничтоженья! Я считал, что вы есть неизбывность судьбы. Но нет - лишь наше стремление к пустоте. Не те ли слова, что сказал нам Мудрейший из Добрых, - Полновесные яблоки сочного смысла, Мы, исхаркав в блевотину, сеем по фарватеру гибели. То, что написано, можно стереть. Но забыть - едва ли. О вода! О среда очищенья крещеньем! Ты не та уже много десятков Веков дураков. Дураков. Ты даже уже не вода, а слюда, * что скрывает Ничто в Пустоте. Тот-то нам худо, браток, на часок мы пойдем прогуляться, Полюбоваться небесной дырой над Арктикой, От которой мохнатыми лапами тянется горе и глупость К нашим дверям. Я и сам бы хотел нам помочь. Но ночь Протяженней беззвездной запойности Вечного Дня. X X X В моем кошельке мало денег, Мне душу они не согреют. В печали моей нету проку. Пустяшная птица - печаль. В моей голове не смолкает Звучание тысячи скрипок. Тем более парадоксально: Ну как я живу без любви? На дне моего колодца Блестит золотое сердечко, Но как до него мне добраться Сквозь толщу студеной воды?.. X X X Когда-нибудь (вернее - никогда) Мы выйдем за калитку страшных будней Искать по свету праздник подходящий. И не найдем, ручаюсь - не найдем. Не потому, что праздники иссякли. Не потому, что свет невсеохватен. Не потому, что той калитки нету. А потому, что просто - никогда. X X X Ну где ж ты, мой зонтик? Я жалкий и мокрый, И в правду, и в кривду поверить готов! Безжалостный дождик крестит без разбора По тыковкам глупых, беспечных голов. Мой зонтик, мой ангел, мой маленький братик, Развейся, плесни вороненым крылом! Все так - многогрешен, суетен, поспешен, Но жалок мой вид и пустынен мой дом. Да все я наврал, без разбора придумал. Сижу за столом со свечой, тет-а-тет. Мой зонтик у входа. В душе - несвобода. А дождь - за окне»!. Мне тридцать лет... X X X Где взрыв произошел - не знаю... Вонючий дым окутал сердце И устремился к горловине, Как будто инстинктивно - вверх! Я самовольно пост покинул, Покинул капитанский мостик, Покинул бедную команду, Я был контужен - Бог простит. Меня шрапнель не поражала, Я пустотою был наполнен, Шрапнель визжала от досады, Во мне встречая пустоту. Меня слова не достигали И крики бьющихся в агонии, Они сливались в невербальный Единый жуткий карнавал. Я шел, ступнями не касаясь, Летел, крылами не взмахнув, Кружился, ввинчиваясь осью В сумятицу чужих пространств. Но одинокий наблюдатель, Он видел все и был судьею. Он не простит, но покарает, Он будет легок, как топор - Мои пустоты рассекая, Мою сумятицу распутав, Мои ступни к земле приблизив, Мою шрапнель в меня вогнав, И, успокоившись, вернется Со мной на капитанский мостик, И за спиной моей возглавит Сраженье новых мертвецов. X X X Птица без перьев! О, бедная птица без перьев, Бедная птица без перьев и я - человек без хвоста. Над лопухами - луна и кузнечик, кузнечик и звезды, А над луною и звездами и лопухами с кузнечиком - Будто бы кто-то сидит и считает, считает Перья, опавшие с птицы, и хвост отвалившийся мой. Но израсходовав пальцы и так и не досчитавшись, Плачет один на весь свет, так бездарно расплесканный По небу чьей-то беспечной и щедрой рукой. Плачут ли звезды? Им некогда плакать - они на работе. Плачет луна с лопухами? Нет-нет, они слишком грубы. И нечувствительны. Плачу ли я, человек? Нет, не плачу - я рад. Плачет ли кто-то? Да-да, ну конечно же, плачет кузнечик, Плачет кузнечик, не знающий счета Перу и Хвостам. X X X Как прекрасна бумага до первой строки - Белая-белая, белее белька! И прекрасна первая строка, Пока еще нету второй строки. ... Но вот уже сразу не две, а четыре. Нет - пять. И тянутся строки, как пленные негры, Пока не успеешь хоть что-нибудь осознать... Дома осознать и овраги меж ними. Пропасть между собой и миром. И мир - ту частицу в тебе, что еще не стала строкой, Но мир невоспето прекрасный - Нет, тот, что УЖЕ не роспет! I ...И тянется мир, как резиновый жгут - Дотоле далеко, где кофе еще Не смолот. Не сварен. Не выпит. И вновь Не согрет. X X X Во мне такая музыка звучит, Что бродит черный слон среди развалин Над хаосом - комочком неприкаянным, Растерзанною тушкой белой лани. Во мне такая радость по ночам, Что зверь плешивый пожирает мысли И лезет черной краской по лицу, Раскрыв багровый зев, воронья погань. Во мне такой надежды островок, Что морем пожран был до сотворенья мира, Что - дал бы Бог удачи - может статься, Мне птица счастья выклюет глаза. X X X Кто-то меленький брел муравьишкой унылым Среди грязных домов неживого района, Он шуршал папиросною пачкой в кармане, Пробираясь сквозь тьму наугад. Кто-то крупный сидел за тоской у камина И метал на ореховый низенький столик, Равнодушно посасывая сигару, Бесконечный, как муки святого, пасьянс. Неприветлива, хмурая ночь воровато Чувства двух незнакомцев сплетала в ладонях И, потешившись вдоволь, комок зашвырнула В промежуток меж ними. И вами. И мной.