Рыбный Мурман. 1991 г. Июнь.

Зеленая лампа И м Человеку свойственно поте­ шаться порой над такими ве­ щами, которые должны бы вызьжать сострадание и раз­ думья; а еще .— не. доверять тому, что и не требует ничьей веры. Увы, мы слишком часто сталкиваемся с этими прояв­ лениями, имя которым — глу­ пость, жестокосердие. Один из классических объ- - вктов применения столь «бле­ стящих» наших качеств — ду­ шевнобольные люди. Общест­ во всегда находилось в расте- . рянности: как к ним относить­ ся? Их то боялись, то жалели, . то насмехались над ними, то почитали^ наравне с пророка- . ми, то стремились изолиро­ вать их от себя, то уничтожа­ ли физически как «неполно- . ценный человеческий матери­ ал», то тянулись к ним, как к недужным братьям своим, не­ справедливо обиженным при­ родой. Вот и сейчас обыден­ ное сознание не может изба­ виться от отмирающих стерео- , типов, атавизмов пошлости: и наш брат современник, хоть и почитает себя человеком ци­ вилизованным, жителем уж 21-го столетия, а все еще с усмешкой сторонится и пре­ небрегает общением «умали­ шенного» собрата. Воистину у каждого века, видно, свое средневековье. Впрочем, истинно цивилизо­ ванное — читай: гуманное, че- ло-веч-ное — отношение к ду­ шевнобольным неотвратимо прогрессирует. Вот и в отчих пределах появляются первые выставки картин пораженных душевным недугом людей — и при огромном стечении на­ рода, и вызывают в нас луч­ шие чувства, мысли, побужде­ ния. Не будем тревожить тени великих ученых, художников, писателей, изобретателей, в той или иной степени страдав­ ших психическими болезнями, но и простой смертный, наш с вами современник и даже, мо­ жет быть, земляк, а для кого- то и сосед, обитатель приютов скорби, имеет право быть и поэтом, и художником, и изо­ бретателем. Он тоже может иметь пусть скромный, но дар Божий. И дар этот необычен, странен для нас, здравых и рассудочных, а для иных и неприемлем, но для автора — дар, самое дорогое в жизни, единственный и неповторимый. Как говорят сердобольные лю­ ди, сеет в окошке. И столь трепетное проявление души достойно уважения нашего и участия. Меня предупреждали: «Брось, он же ненормальный, он же на учете уже тыщу лет, задергал всех своими стиха­ ми, от него уже в шкаф пря­ чутся. Опубликуешь — весь Мурманск над тобой смеяться будет, а он, этот, от тебя по­ том не отвяжется, будет хо­ дить в редакцию каждый день. Да ты стихи-то его про­ чти. Хм, сти-хи!» Прочел я стихи. Это — сти­ хи. По-своему хорошие стихи. Во всяком случае, живых чувств и пронзительной обиды на вселенскую людскую бес­ толковость в них больше, чем у процветающего, сытого гра­ мотея, поучающего род чело­ веческий в правильно смоло­ ченных виршах. Нет, здесь — другое... • * * В огромном городе светит в ночи только мое окно. Последняя надежда людей Друг друга понять. Провода, провисшие над лесом, его перечеркнули — черное железо в утреннем инее. Холодно мне, зябко я кутаюсь в полог, сотканный из туманов. * * * Вблизи меня грязь сплетен и склок. Удаляюсь от них душой и парю среди звезд, ближних своих позабыв. Лишь среди звезд чувствую себя человеком. У Василия Степановича бо­ лезнь Блеера. Как он сам по­ яснил, «это когда бред». Бо­ лен уже многие годы. Наслед­ ственное. Ему 46 лет, хотя выглядит старше — болезнь и вечное одиночество накладывают от­ печаток на внешность. Реф­ лективная «самому себе при­ надлежность» — тяжелое ис­ пытание для любого. Общения практически никакого. Изред­ ка заходит навестить родствен­ ница, а вся большая родня кто где — в последние годы почти не видятся с ним. На белом снегу возвышается огромное, корявое дерево, раскинув узловатые, голые ветви в немом отрицании жизни. Вполне понимаю это дерево. Душою и я на него похож. Черная птица присела на мрачную ветку ели, точно рисуя скорбь, что в сердце моем свила гнездо. Нет, не случайно на могилы усопших еловые возлагают венки. Родился в селе Долгощелье Мезенского района Архангель­ ской области (значит, земля­ ков на Мурмане нашлось бы немало). Отец — капитан, в море ходил, потом председа­ тель колхоза, а мать — кре­ стьянка. В семье было семеро детей. Но не *4* всех наложен судьбою крест подобно Васи­ лию Степановичу, иные во здравии и по сию пору. Один из четырех братьев поступил с родней странно и жестоко — ушел в лес и не вернулся, оставив записку: «Не ищите меня, родные. Гореть не мо­ гу, а небо коптить не хочу». Печальный, нелепый поступок. Так отчуждение людское мо­ жет одного погубить, а в дру­ гом высветить светлейшую страсть — поэзию. * * * Снежинка. Ее узор кристаллизует не6о._ Сердце поэта одно по красоте своей с нею сравнимо. Так же хрупко оно и ранимо. больна , больна... с . ■ Города огни светят издали глазами голодного волка. .Совесть человечья мирно, патриархально, безвинно спит на селе. * * * Если не можешь себя защитить, Могут выламывать тебе руки, могут сдирать с тебя кожу, могут за волосы волочить. Через муки такие прошел я в юности когда-то, унижен ходил и подавлен, долу глаза опустив. Люди, люди... Ужас наводите вы на меня. * * * Листок у цветка отсох и упал на землю. Хорошо, если бы так же легко Исчезли все беды мои. В 1962 году Василий Медве­ дев закончил в своем селе среднюю школу. Поступил в Архангельский медицинский институт и в 1968 году полу­ чил диплом врача. Недолго пробыл в сельце под Чере­ повцом и приехал в Заполярье. Больше года работал в одной из поликлиник Мурманска. Но болезнь резко обостри­ лась — и пришлось с работой расстаться. И в каменном коробе города можно обрести одиночество. Стоит лишь удалиться душою от мира — и в небо взлететь... Василий Степанович — ин­ валид. Легко ли живется ему одному, без всякой поддерж­ ки, в наше-то время, на скуд­ ные инвалидские рубли? — А мне хватает вполне, — слышу неожиданный и полный сдержанного достоинства от­ вет. Одет, однако, совсем уж просто. А впрочем, нынче и захочешь, да не пофрантишь- ся. — Ведь я в больнице по­ долгу бываю, — продолжает Василий Степанович, — в год раз, когда 4 месяца, когда полгода на казенном содер­ жании. Деньги в это время и скапливаются. Водку я не пью, трачусь много разве что на сигареты да на печатанье рукописей (рукописи солид­ ные, по 40—50 листов, заказы­ вает работу машинописному бюро. — Авт.). Снег сыбелил мою дорогу так, что я иду по ней, не загрязняя ног в житейских дрязгах. Путь лежит мне к небу. Бледны цветы, растущие во тьме. И я не видел солнца. Испепелят лучи меня, коль разом хлынут в душу, привыкшую ко мраку. Прошел бы стороной и ты, приятель... Вот и о больницах наших бы обмолвиться еще раз, кстати. Василию Степановичу не с руки об этом распространять­ ся — ему там лечиться, да и человек деликатный, никого подводить не хочет. А я бы напомнил читателям наш .. ма­ териал «Не навреди» — о жут­ ких, почти уголовных порядках в апатитской. психбольнице. Мужеложство, алкоголизм, драки, токсикомания, купи- продайская мораль, насилие над больными — все оттого, что бок о бок с мирными па­ циентами там содержатся уго­ ловники, устанавливающие волчьи законы, развращающие лечащихся и унижающие их (наряду, между прочим, с иными представительницами медперсонала). — Нет, почему же, — не­ смело возражает, отводя взгляд, Василий Степанович, -— там и хорошие люди есть. Заботливые, чуткие, побесе­ довать иногда... Разные есть. * * * Попал я в среду уголовников. Волосы дыбом встают от их разговоров. Прозрение да пусть же снизойдет И на твои невидящие очи. Такие хорошие ребята. Душевные, чуткие, И погубила их болезнь. Мучаются они в неволе Вижу и я из окна Лишь край неба. Но я в нем — витаю! И в нем я — свободен. Наконец удалось затянуться • и мне сигаретой. Даже такое удовольствие здесь выпадает редко. За него могут избить. Выломать зубы, ; Перебить ребра. За решеткой сижу, под. пятой доходяг и пьянчужек. И хмельная уборщица тешится тем, что за волосы таскает меня. Удивительные метаморфозы происходят с людьми . взаперти... Вот такие дела* в Апатитах! Пожилому интеллигенту Читает мораль алкоголик. Учит жизни, пред носом размахивая рукой. Нет, воистину все мы живем в одном сумасшедшем доме. • Вот медсестра. Кичливая, строгая, так над больным хохотала, так хохотала, что тут и описалась. Дивились мужчины с коек Избави Бог от такого соседства. Эти злодеи способны спящего задушить. Имя ей — медсестричка. Но может она пинать, бить по голове, ставить к стене, как в концлагере. Весь я во власти ее к нечем себя защитить. Сменился наш шеф. Вслед ему — Лишь проклятья. Так унижать людей, как он унижал... Так топтать человека!.. Страшно ничтожество, облеченное властью гноить людей за решеткой. * * * Приятель, как злой гений, преследует меня. То окурок ему оставь. То налей кружку чая. Да сам я нищ и нет ничего за душой! Но, чего ж там, делюсь — потому что дружу с ним. ...И часто удаляюсь от людей Я в шорох листьев, в шепот трав зеленых. И слушаю, к ним головой припав, Блаженную симфонию земную. Само прозрение В душе моей тогда. И с месяцем беседую, как с другом. Вселенную я братом называю. на лужу вкруг легких О, Апатиты... туфель. Шепот зеленой сосны песнью входит в сердце. Без конца этот шепот на ветру я слушать готов. Приобщить и тебя бы, друг, К моему молодому веселью. Сядем в траву И послушаем шепот сосны. ...Одна отрада — приедешь домой, в отдельную от всей этой «жизни мышьей беготни» двухкомнатную квартиру (с матушкой прописаны). Чай, д у ­ шевный разговор с соседкой, женщиной лет 70-ти, доброй и участливой. Воспоминания, мысли о реальном и вообра­ жаемом, образы, рифмы... Хо­ рошо ли, плохо ли получают­ ся стихи — кто тому судья! И бывает, самого себе вполне достаточно. Некоммуникабель­ ность — зловещая примета ве­ ка. Иные здравомыслящие вроде и общаются, да как-то по инерции, и мало общего, и друг друга едва ли разуме­ ют. Беседа наша не затянулась. Поэт Василий Медведев встал и, попрощавшись, вышел. Ста­ ромодного кроя невзрачный плащ, кепка времен хрущев­ ского визита, маленький по­ тертый чемоданчик, в каких железнодорожники носят на работу термос и бутерброды (а может, уже и не носят дав­ но). Все давнее, не обновляе­ мое. А кого ради? Посмотришь вслед, подума­ ешь: «Бедный, бедный...» — и ошибешься! Сергей АРХИПОВ. рыбный мурман 13 21 июня 191 года

RkJQdWJsaXNoZXIy MTUzNzYz