Рыбный Мурман. 1990 г. Июнь.
Публицистические заметки Л Последние годы в местной прессе неоднократно поднимался вопрос о не обходимости возродить старинное село Поной. Но если когда-то списком были ликвидированы «неперспективные» се ла побережья, то теперь очень трудно сделать хотя один шаг для новой «ко лонизации» исконной русской земли. Сегодня мы предоставляем слово мурманскому писателю Владимиру Смирнову. Публикуемые здесь заметки вошли в подготовленную им рукопись будущей книги. В 1989 году я решил еще раз по ехать в село, пожить там подольше, поработать. Тем более что, находясь год назад в Поное, мы обнаружили в бывшем здании правления колхоза мно жество архивных документов, начиная с 1930 года. Там были книги бухгалтер ских учетов, переписка с различными организациями района — от райкома до райпрокуратуры и Мурманским ры- бакколхозсоюзом , протоколы общих собраний колхозников, их личные за явления, просьбы, расписки, протоколы заседаний товарищеского суда и еще множество прочих бумаг. Когда завтрашний день для людей неизвестен, некогда горевать и думать о вчерашнем. Наверное, поэтому, в спе шке покидая отчие дома, вое забыли о колхозной документации. А может, просто подумали: зачем она? Ведь кол хоз уже ликвидировали, село тоже. И никто не подумал сдать документы в областной или районный архив, в крае ведческий музей. Вот и валялись эти протоколы и отчеты свыше пятнадцати лет в прохудившемся доме без окон и дверей, раскиданные в беспорядке по полу. Летом — под дождями и ветра ми, зимой — под снежными сугробами. А может, так задумано было: кое-какие следы уничтожить? Почернели папки, еще больше раз бухли. Некоторые открыть невозможно — все листы склеились. Часть докумен тов уже безвозвратно пропала, испор ченная влагой и временем. Но кое-что все же сохранилось, и я рад, что это пригодилось. Вдруг да ветхие листы, исписанные где карандашом, где напо ловину выцветшими чернилами, расска жут, как создавался колхоз? Какие бу ри тревожили его? Почему он вдруг стал «неперспективным»?.. . * * * Когда заходишь в Поной не со сто роны моря, а с речной стороны, с аэ родрома, то первое, что бросается в глаза на подходе к селу, — это цер ковь, а по правую руку перед ней, на взгорке, — кладбище. Уже издали ста новится ясно, что кладбище древнее и неухоженное, как и церковь и само се ло. А ведь, если говорить честно, хра нителями истории любого поселения всегда являлись церковь и кладбище. В церкви крестили человека при рожде нии и отпевали при смерти. И соответ ствующие книги велись. Только уже ни когда не узнать нам, кем были и как Прозывались те первые мужики , кото рые на деревянных лодьях заплыли ко г- Да-то в губу и увидели здесь, в устье, красивое ущелье, крутые склоны с брусникой, черникой, малиной, сморо диной, у подножия зеленые пожни с сочными и пахучими травами. А в ре ке — вкуснейшая рыба: семга, кумжа, форель, хариус. А в распадках и тунд рах — ценнейшие пушные звери, мед веди... Долгое время я считал, что первое упоминание о Поное относится к 1608 году, когда царский писец Алай Михай- ков в своей книге писал: «Погост По- нойский на реке на Поное, а на пого сте храм верховных апостол Петра и Павла древян поставлен по челобитью терских лопарей и для их крещения и веры православные, а в церкве образы и книги и ризы и на колокольнице ко локола и все церковные строения госу дарево данье...» Данье — значит дар, подарок госу дарев. Оказывается, о Поное упоминается еще раньше, в новгородских летописях XV I века. «Известно, что около 1532 Года из Новгорода на реку Поной была направлена церковная миссия. Она и Построила здесь первую церковь в честь апостолов Петра и Павла. В 1575 году некоему старцу Феогносту, по данным, которые приводит священник Н. И. Шмаков, была дана новгородская грамота, которою повелевалось ему во зобновить эту церковь и крестить лопа рей, не успевших креститься прежде». Так мне ответил краевед из Кандалак ши Ефим Разин, сам выходец из бело морских поморов. И еще. По старинным документам выяснено, что первый Понойский по гост, как и первая церковь в честь апо столов Петра и Павла, находились не в том месте, где сейчас село находится, а «в 110 верстах от устья», при впаде нии в Поной двух небольших речек. А село продолжало расти. 4 января 1870 года сельский сход Поноя принял в число своих односельчан саамов, быв ших тогда кочевниками. Принял по их просьбе: «...Видя на опыте большую для нас пользу и выгоду от постоянной оседлой жизни, а также от проживания в домах, а не в вежах, мы изъясняем согласие водвориться оседло на посто янное жительство в селении Поной и обязываемся производить в оном строения не лопарские вежи, а наравне регу «сплошь засело кулачье». Это его ввели в заблуждение добротные рубле ные дома поморов, их крепкий основа тельный быт. После такой статьи на шим мужичкам досталось... ♦ • * Скупа северная природа — голая тундра, мох да редкие кривые поляр ные березки, стелющиеся по земле... Но когда подходишь с верховьев реки к селу, к старой церкви, будто попада ешь в другой мир: столько вокруг тебя красок. Белеют ромашки; словно голу бые капли, светятся анютины глазки; целые поляны усеяны фиолетовыми го ловками цветов дикого лука; будто маленькие солнышки желтеют иван-да- марьи... Я вспоминаю слова из письма быв шего первого секретаря Ловозерского райкома партии П. П. Гуляева: «Одно дело — поехать летом в это село, по ахать, повздыхать, полюбоваться на ро машки и незабудки. А давайте поставим другую задачу перед экспедицией — перезимовать в этом селе...» Владимир Смирнов S Горле Белого М о р я Щ 1Ф, 1 ИЮНЯ с крестьянами по силам и средствам дома и прочие строения... В чем и под писываемся собственноручно, а по не грамотности прикладываем свои клей ма. М. Друженков , М. Горбунцсв, Б. Гор- бунцов, Л. Данилов, И. Матрехин, Ермолин Д., П. Харлин... (И другие]». * * * Рыбаков-сезонников на понойской тоне работает четверо, все мне давно знакомы. И хоть бригада эта ловит сем гу от краснощельского совхоза «Память Ленина», в бригаде только один сель ский житель — Сергей Зарубин из Со- сновки. Остальные трое — мурманчане, включая бригадира Василия Ефимовича Антоненко. Вот ведь какой еще парадокс полу чается! Работают мурманчане. Принад лежит тоня краснощельскому совхозу. Семгу сдают на факторию Умбского рыбозавода. Остается только выяснить: кто же ест эту рыбу? В книге «Поворотная вода», вышед шей в прошлом году, я поднимал воп рос о том, чтобы колхозники (это ка салось рыболовецких колхозов Терско го берега) могли купить семгу в сво ем колхозе — по цене, которую может установить правление. Пока этот воп рос не решается. Опять у нас выходит, что «сапожник без сапог ходит». Испо- кон веков поморы на семге жили, а теперь — нельзя. Ловить — можно , вкалывать у моря в любую погоду до потери сознания — можно . Есть будут другие. Кто и почему так решил? Ведь этим только поощряется воровство и браконьерство. Коренные понойцы (и не только они) когда-то поступали иначе. Вот выписка из протокола № 7 от 4 июня 1931 года заседания правления: «Постановили — установить цены на ворчью рыбу для колхозников, отпускаемую для своего употребления: семга (брак) — 90 копе ек за килограмм , кумжа — 25 копеек, пох — 15 копеек. Председатель колхо за Е. Русинов». А в колхозе в то ж е время по до ку ментам числилось 115 человек — 68 мужчин и 47 женщин. Коллективизация и у нас проходила не всегда гладко, хотя, наверное, и без такого людского урона, как в средней полосе, или дру гих местах России. Правда, в 1929 году спецкор архангельской газеты А р ка дий Гайдар написал, что на Терском бе- 1 0 Ну, ладно, давайте не будем любо ваться Цветочками. Давайте пройдем по этим полянам — и даже несведущий в сельском хозяйстве человек сразу ощутит под ногами... старые бо розды. Да, это не поляны — это быв шие поля. Какая крупная, рассыпчатая картошка росла на этой сухой песчани стой земле! Вот для примера несколько старых ак тов: «Акт № 62 — 1937 года сентября 16-го дня. Мы, нижеподписавшиеся член правления Филиппов Г. С. и кладовщик Совкин А. М., произвели приемку кар тофеля с колхозного огорода в коли честве 9 мешков. Общий вес выразил ся: картошки — 433 кг, репы — 17 кг...» Акт № 59 — принято 165 к г картофе ля, акт № 60 — 154 кг, акт № 64 — 885 кг... Свыше трех, а то и четырех тонн картофеля сдавал колхоз государству. Причем все колхозники были обеспе чены картошкой со своих огородов, колхозную они отправляли в район. А ведь кроме картофеля сажали репу, морковь, турнепс, салат, вико-овсяную смесь на корм скоту. В Саамском районе (которого сейчас нет) было пять колхозов (которых сей час нет совсем, пустуют земли). И эти колхозы могли сдавать государству в сумме 15—20 тонн картофеля, если не больше. Конечно, это не так много, но ведь это только в одном районе, на территории которого сейчас никто не живет. Значит, при желании эти пустую щие поля могли обеспечивать картофе лем хотя бы жителей Ловозера и Рев- ды. И не надо завозить его из Брян ской области или Белоруссии, чьи поля сейчас орошены чернобыльскими дож дями. Привлекает внимание еще один инте ресный документ — плановое задание по молочнотоварным фермам пяти колхозов района на 1941 год, утверж денное Саамским райсоветом еще в конце 40-го года: «Удой на фуражную корову должен составлять в колхозе «Север» — 1560 литров, в колхозе «Большевик» — 1000 литров, в колхозе «Просвет» — 1000 литров. Получить мяса в тоннах: «Се вер» — 23,9; имени Чкалова — 4.0; «Искра» — 8,6, «Большевик» — 4, «Просвет» — 2,4... Как видите, в целом пять колхозо! не существующие сегодня, за год сдаве ли свыше сорока тонн мяса! Это — го вядины, а ведь была еще и свинина, \ оленина, и баранина во всех колхозах И если бы они, эти колхозы, существе? вали сейчас, было бы у нас мясо по талонам?.. Листаю я старые пожелтевшие бума ги и еще больше убеждаюсь, что зря руководители того времени, закрывав шие «неперспективные» села, сейчас оправдываются. Не оправдываться надо, а помогать исправлять свои же ошиб ки. Да, пусть «задним умом», но помо гать возрождать села, потому что это — главная часть нашей Продовольствен ной программы. + * * Понойская церковь была закрыта в начале тридцатых годов. Тогда же с церкви убрали купола и «колокольни- цу с колоколами» — «государево данье». А потом трактором сровняли с землей старое кладбище понойских церковнослужителей, что у самой церк ви находилось. Лишь одна каменная плита и сохранилась: «жена священника Шмакова, представилась в 1903 году». Сам Шмаков был похоронен ходом раньше возле своего дома, о чем сви детельствует каменное надгробье, уже испещренное чьими-то дробными заоя- дами. (Кстати, один из династии свя щенников Шмаковых — в Ловозере — в конце прошлого века был награжден орденом Святой Анны «за служение российской науке» — он первым в этом регионе согласился вести гидрометнаб- людения.) После «закрытия» церковь стала кол хозным складом. Где-то придумали ученые люди, что оленьи стада от гнуса можно окуривать дустовыми дымовыми шашками. И большую партию этих шашек, похожих на консервные банки, в село завезли. А потом выяснилось, что олени от ду ста дуреют хуже, чем от гнуса. Да и для пастухов этот дым опасен. Подума- ли-подумали в колхозе и сгрузили шаш ки в склад. Когда мы здесь были год назад со студентами пединститута (1988-й) — реставрировали лабиринт, — то хотели прибрать и помещение церкви, где так и лежали сгнившие шкуры, рваные сети и дустовые дымовые шашки. Но внутри от запаха дуста долго не пробыть, здесь под крышей и птицы гнезд не б ь ю т . Как ж е нам без противогазов эти шашки выбрасывать? Да и к у д е ^ В реку — семгу отравить, просто на ули цу — дождями все равно в реку смо ет. Надо бы яму выкопать поглубже да туда скидать, но — для этих работ нуж ны и снаряжение специальное, и время. И все же мы тогда вместе с замести телем председателя ВООПИК Михаилом Орешетой досками забили окна и две ри, чтобы никто внутрь не ходил, ду стом не отравился. А еще взяли — на свой страх и риск — и повесили на стене, на самом видном месте большое объявление, красной краской написан ное: «Церковь 17— 18 веков. Памятник поморского деревянного зодчества. Ох раняется государством». Мы думали, что хоть эта доска кого -то отпугнет, возле такой надписи не поднимется у человека рука ни с топором , ни со спичками. Однако поднялась... Прилетели в Поной солдаты из А р хангельска демонтировать старый, с войны еще заброшенный аэродром . Трое из них спустились с высокого бе рега, решили по селу побродить. А здесь вольность. Дома пустые стоят, никого нет (мы у рыбаков на тоне бф- ли), делай что хочешь. Побросали кам нями по окнам, в которых стекла были — добили, потом проникли в церковь и зажгли дымовые шашки. Мне доводилось бывать на пожарах, но как горят бревенные срубы, высу шенные за несколько веков, я видел впервые. Когда мы прибежали — уже полыхала крыша. Что могли сделать че тыре мужика с ведерками, когда и ре ка-то в ста метрах от церкви? Только на второй день, после долгих препирательств и отнекиваний в каби нете у майора, фамилии трех солдат, которые подожгли шашки, нам удалось установить. Кстати, один из них оказал ся мурманчанином. Рядовой Шмелев. До сих пор утверждает, что он не знал, что церковь, что не видел надписи. А у самого на шее крестик на цепочке. Для форса? Когда выходим от командира, Шме лев многозначительно говорит двум своим товарищам: — Я их в Мурманске еще встречу... (Окончание следует.) РЫБНЫЙ МУРМДН
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTUzNzYz