Рыбный Мурман. 1988 г. Апрель.
От Мурманска и далее везде Колышется соленое пространство... Впечатления и размышления дилетанта I I Володя читает свою поэму, и его профиль четко деляется па фоне сводки о выполнении рейсового *аипя. За иллюминатором «и далее везде колы- •тся соленое пространство» — Баренцево море. — Ну, вот. — говорит Володя, и. значит, насту- ет моя очередь. Я развязываю папку и потихонь- прочищаю горло_ Выбритые, небритые, борода- ;е лица глядят с благожелательным вниманием. — Ну, для начала несколько слов о себе... |4ЕСКОЛЬКО слов о нас. Мы — члены СП ** СССР поэт Владимир Семенов и автор этих рок — качаемся у Мурманского побережья по во- з п заданию бюро пропаганды художественной ли- фатуры при Мурманской писательской организа- ип. Бюро нередко организует подобные выходы в ромысловые районы. Наша задача — творческие стречи с рыбаками. Идем на транспортном рефри жераторе «Матиас Тезен», с него десантируемся на 1 вартующиеся по обоим бортам промысловые суда. <Матиас Тезен» отходит от причала спустя ^овно рое суток после назначенного времени — это здо- )ово, считают все. Это нам еще повезло. Я тоже ки- *аю и восхищаюсь со всеми — мне. воспитанному непредсказуемым Аэрофлотом, все это как то попри- «'«чней, породней. Да и, говорят, самое ценное в |&зни — э го вариантность, например, типа *уле тим — не улетим», «отойдем — не отойдем». В гаком состоянии не даешь себе раскисать ни те лом, ни душой — вечно отмобилизован. Это на взгляд пассажира. С высоты капитанского мостика все, очевидно, выглядит иначе. Как именно — точно сказать не могу, но в глазах командного состава с каждым часом все сильнее зреет тоска по свободной воде: уже трижды меняли рейсовое за дание, каждый, поднимающийся по трапу, может оказаться проверяющим или членом одной из бес численных комиссий... Как-то капитан одного из «промысловиков» навскидку, не задумываясь, а толь ко загибая пальцы, насчитал около пятнадцати раз личных комиссий и инспекций, осчастливливающих судно перед отходом. И каждая требует внимания и уважения, и каждая обладает правом «вето», и каждая призвана печься о благе, но вся эта масси рованная забота вызывает в памяти фразу: «заду шить в ласковых объятиях». А кому охота быть за душенным? И зреет в глазах моряка тоска по бес конечной морской глади... И наконец-то «Тезен» почти неслышно начинает скользить на север, мимо причалов, домов, сопок — по длинной и светлой ленте Кольского залива. М Ы СИДИМ на корточках в пересадочной корзи не. ветер раскачивает ее, крутит, а под нами, внизу, игривым жеребцом на привязи швартовов с, ?чет «малыш», между кранцами вскипает волна, мы еще крепче вцепляемся в корзину и под коман ды: «Майнай1. Майнай же!» с достаточной точно стью опускаемся на крохотную площадку рядом с распахнутой горловиной трюма. Пересадка законче на. Теперь уже сбоку от нас мерно вздымается ве личавый борт родного «Тезена». На «малыше» нас ждут. Знакомимся и размещаемся в каюте капита на. Сейчас закончится «чай», и соберут команду на встречу с нами. И вот по узкому коридору, где на поручнях развешана сохнущая роба, мы пробираем ся в салон команды... Гюго один из своих романов назвал «Труженики моря». Мне это словосочетание нравится — «тру женики моря». Не «пахари водных полей», не «бой цы путины» — эти ребята просто труженики моря, и как у всех тружеников, у них усталые лица, уста лые заскорузлые руки с до мяса обрезанными ног тями, лежащие на длинном столе. Хотя внешне кар тины бывают весьма живописными, как на одном из стареньких, проржавевших колхозных траулеров: заросшие черным, рыжим, светлым волосом лица, изысканнейший гардероб — от тельняшки с отор ванными рукавами до пуловера на голое тело, стя нутого на мохнатом животе белой кальсопной пуго вицей; болтающиеся на поясе широкие ножи в нож нах — Стивенсон, да и только! ...С некоторых пор я начинаю пересматривать от- к $ 1 ение к таким, с детства несимпатичным словам, как «обыватель», «мещанин», «бюргер». Не то что бы пробудилась неугасимая страсть к гераням на подоконнике, слоникам на буфете и к прочей много кратно осмеянной атрибутике, не то чтобы я не по нимаю — эти слова были синонимами затхлого ду шевного мирка, а под затхлостью понималась нами оскорбительная для настоящего человека сосредо точенность на своих проблемах, нежелание перемен (перемены — это всегда беспокойство, нарушение привычного ритма, неуверенность), стремление к «так называемому уюту»: пуфики, занавесочки, по душечки, абажурчики, коврики с лебедями и опять же — слоники. И вох сейчас, не принимая многого, я все же нахожу в этой упорядоченности, размерен ности. основательности какую-то прелесть, какое-то диалектическое понимание того, что человек, имею щий слоников, как правило, имеет и буфет, куда этих слоников ставят. А тот. кто имеет буфет, тот здесь надолго, тот. пустил корни, обжился. А распо лагаться так основательно в жизни может лишь че ловек. уважающий эту жизнь и себя в ней, и уже хотя бы вследствие этого не могущий стать перека ти-полем. пушинкой, подвластной каждому дунове нию ветерка. Этим людям раньше противопоставлялся человек порыва, человек страсти, человек-шаровая молния, сметающий все на пути к цели. У этого человека рыли нечесаная голова, одна рубаха с заплатами 1 i локтях, ж ар в глазах и жажда великих сверше ний в сердце. Этот человек сделал очень много. Он тачками, лопатами, двужильным хребтом строил не что-нибудь, а величайшую гидроплотину, в отчаян ные годы, сцепив зубы, не умирал, а подвешивал се бя к станку — «Все для фронта, все для победы!», в продуваемых насквозь палатках, в продуваемых насквозь степях поднимал целину — «Стране ну жен хлеб!». И все это, повторяю, почти голый, а лаптях и кирзе, греясь у костра, умываясь в речке, почитая топчан в бараке роскошью. Жизнь была борьба, горение, ежеминутный бой, лозунги — как выстрелы, и самый главный — «В жизни всегда есть место подвигу!» Мы научились решать главное (так мы считали), не заботясь о мелочах (так мы считали)... Но борь ба — это чрезмерное напряжение сил. а они не бесконечны, но бой не может длиться десятилетия ми. да и сама война — это не столько атака с кри ками «Ура!», сколько точная, скрупулёзно просчи танная. по возможности сбалансированная стратегия (наука!), где важно не только продвинуться вперед, но и не оставить далеко позади обозы со веем жиз ненно необходимым. Так мне представляется. У нас эти обозы — мелочи — остались позади. У нас эти мелочи — обозы — превратились в главное, без которого мы дышать, двинуться вперед не смо жем. А мелочи-то какие: уважение к человеку, ува жение человека к себе, его культура, любовь к при роде, нравственность экономики... ю . в о л к . Истина, как водится, лежит, наверное, посереди не между слониками на буфете и человеком-шаро- вой молнией. И подвиг сейчас, наверное, __ разме ренность, порядок, дисциплина. И подвиг, наверное, в том. чтобы йти ребята не выглядели пиратами, а в красивой, ладной одежде квалифицированно и чет ко делали свое дело, не «вкалывали» бы но 1(> ча сов в сутки, не шкерили бы рыбу так. как это сто летия назад делали их предки. Чтобы был тот са мый уют. пусть без слоников, но: чистый, опрят ный душ с прозрачной водой после вахты, вкусная калорийная еда с витаминами, насыщенный и раз нообразный досуг, комфортабельные, по возможно сти на одного, каюты... . . Все это начинает походить на санаторий скажет кто-нибудь, санаторий на волнах — в конце кон цов, люди же здесь находятся для того, чтобы ра ботать! Но ведь и д ж того, чтобы жить! Мы как- то иногда забываем, что люди здесь живут: день, два. месяц, годы, что вся эта их работа — это и их жизнь, что здесь не берег — отработал положенное, можешь сходить в гости или по грибы, посмотреть новый спектакль, потанцевать, покопаться в огоро де. уставиться в телевизор и мало ли что еще мо жешь сделать! Здесь не так, здесь какова работа и вокруг нее. такова и жизнь. Потому что другой жизни не будет — в отпуске, на берегу или когда «завяжешь» с морем... Жизнь всего одна, и шке- ришь — жизнь идет, и спишь, и когда «завязал»... Из тех. кто понял это, многие ушли из флота. «Бегут люди» — это мы слышим везде, и на ржа вых. доживающих последние месяцы до «иголок» БМРТ. и на новеньких сверкающих, «тазиках» — так шутливо зовут рыбаки сейнеры-траулеры немец кой постройки. Не знаю, есть ди дефицит кадров, но суда в рейс уходят, как правило, укомплекто ванными. Но кем? Меняется до 70— 80 процентов команды, по свидетельствам капитанов. Причем из нового состава большую часть составляют новички вообще — и в море, и в Мурманске. Приезжают ребята из армии, из далекой Украины. Молдавии — на рейс. два. три. Подзаработать. В каком-то смыс ле сезонники. Хорошо это или плохо? Попробуем разобраться. В ОТ СТУПИЛ на мурманскую землю некий гар- ный хлопец Микола с-под Чернигова или с-иод Донецка. — Зачем приехал, Микола? — Грошей треба! Микола молодец. Он приехал не ловчить, не хит рить. а зарабатывать. У него тяжелые крестьяпскиэ руки, крестьянская же сноровка и привычка к тру ду. Ему нужны «гроши», как можно больше. Это ^оже можно попять — кому они не нужны? Мо жет быть, потом, спустя несколько лет, Микола и станет мурманчанином — встретится ди ему прият ная сердцу северянка и увлечет хлопца в загсовый Омут, или западут в душу неяркая северная при рода и «крутая морская волна», или засосет тря сина все-таки больших денег — где еще столько заработаешь? — и станет Микола годами скитать ся по домам междурейсового отдыха, сделается на стоящим морским волком. Но пока Микола настро- * ей заработать как- можно больше и вернуться до мой, где в. вишневом садочке «ждэ дивчина, ждэ». Где лее Микола может хорошо заработать? «Сев- рыбхолодфлот» отпадает — условия получше, гро шей помене. «Хочешь заработать, иди в «колхоз ники*». — надоумили его еще в поезде знающие люди, спасибочки нм, но устроиться н рыбакколхоз- союз у Миколы не получается. /Тогда просись па «малыши», —■ запрограммировали второй шаг те же знающие люди, и Микола устраивается, стано вится моряком, пока в чине «салаги». Вскоре он начинает щеголять словами «конец», «швартов», «комингс», отличать «бак» — большую емкость, от «бака» — носа судна, осваивает морские узлы и прочую премудрость, уже не суетится при спуске и подъеме трала и грозится вырасти во вполне при личного матроса. Спит он в душной четырехмест ной каюте, зарастает рыжеватой курчавой бород кой. ест сытно, смотрит иод треск- киноустановки ниспосланные прокатом фильмы, одевается нельзя сказать что изысканно — и вкалывает, вкалывает, зачастую бывая «по горлышко» в йоту», как поет- тя в одной из песен В. Семенова. И свои «гроши» зарабатывает. И все довольны. Значит, это хорошо? Открываю Америку — стабильность кадров луч ше. чем их текучесть. Лучше и экономически, и нравственно. Действительно. Микола вот-вот досо- берет требуемую сумму и отбудет к вишневому са дочку, и в самолет Ту-154. следующий по маршру ту Мурманск’ — Киев, будет садиться уже не про сто гарный хлопец с круглой суммой в кардане, а магрос вполне приличной квалификации, на обуче ние которого явно или неявно истрачены финансо вые. организационные, душевные ресурсы, чья не полноценная отдача в период обучения должна бы ла потом (потом!) скомпепспроваться квалифициро ванным и производительным трудом. Но «потом» нету — Микола улетает. А с поезда сходит оче редной Микола (Ахмет, Иван. Иона), и все повто ряется по второму, а потом — по третьему и т. д. разу: затраты растут, отдача снижается. Кроме то го. Микола (Ахмег. Иван. Попа) при всей своей ду шевной чистоте и хозяйственности не будет ( во зь му на себя грех так утверждать) лелеять судовую технику, механизмы, оборудование, как «ридну мат- Тку». не будет добиваться ее беспорочного и много летнего служения; у него другой рубеж, критерий — до конца рейса. Дотянула бы до конца рейса, а там плевать. Что поделаешь, бытие сезонника и рождает сознание сезонника. И если все-таки Ми кола, как новобранец, обретался в рядах палубной команды, где не так много механизмов сложнее ле бедки. то сменяемость на судах машинной команды — и отсюда распространение той же сезонной, рей совой психологии — это каждый раз микрокатаст- рофа, это круглосуточная каторга «деда» с помощни ками в машине, особенно в начале рейса, это предын фарктное состояние судна: машина-то. громко гово ря. сердце судна, а сердце загнано небрежным «се зонным» отношением. А инфаркты случаются, и иногда в самые неподходящие моменты. . [О,, допустим. Микола решил остаться. Он не ‘ мурманчанин, и на причале его не ждут теп лые объятья родственников и друзей, стол в какой- нибудь городской квартире и законная кровать там же. Возникает проблема устройства. Тем более что устроиться хотят и Ахмет, и Иван, и Иона... Это дополнительные нагрузки на плечи флота, города, вдвойне весомые в Заполярье. Так виноват ли Ми кола в том. что своим приездом породил побочные — и немаленькие — проблемы, которых могло не быть, окажись на его месте коренной житель наше го края? Безусловно — нет. не виноват. Более то го. ему благодарны, он. сам того не подозревая, яв ляется спасителем, одновременно неся в себе чер ты этакого, как бы поделикатней выразиться, штрейкбрехерства, что ли... Объяснюсь. Представим себе, что вдруг «для мальчиков всей России», всего Союза Мурманск к флот потеряли бы всякую привлекательность. Как следствие, воз никла бы, очевидно, нехватка кадров плавсостава. А поскольку любой дефицит призван стимулировать усилия по его искоренению, следовательно, возник ла бы задача привлеченя «блудных» мурманчан к исконно мурманскому занятию. Чем же их можно привлечь? ’ Заработком — раз. социально-бытовой обстановкой — то, о чем мы уже немного говори ли: условия труда и отдыха на судне, а также пу тевки. жилье, медобслуживание и т. п. — два. 11е' хватка, кроме того, вызвала бы повышенный инил- рес к механизации и автоматизации, к оолее про изводительному оборудованию, что в какой-то м * ре смягчило бы дефицит и в то же время улучши ло бы качество труда, .условия, ч т о опять-гаки до. * жно было привлечь на флот людей уже инои. сю- лее высокой квалификации, степенных,-знающих се бе цену, основательных... (Окончание следует). Н рыбный мурман 8 апреля 1988 года ♦
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTUzNzYz