Рыбный Мурман. 1987 г. Май.
Судьбы людские Г ОВОРИМ привычно и просто: человек прожил жизнь. Часто добавляем, философствуя: жизнь прожить — не поле перейти. Печальна мудрость этих строк — слишком многое стоит за ними, тревожа память и совесть, возвращая снова и снова к тем самым дням, которые не давали жизни течь ровно и спокойно, взрывая ее огнем ра дости или затапливая горечью слез. Жизнь... Много ли таких, у кого она сложилась тихо да гладко! Да и вообще, есть ли такие! Муза Федоровна Филькова шагнула в восьмой де сяток. Шагнула спокойно, с достоинством человека, познавшего истинную цену жизни. Много лет за плечами, очень много. И разные то были лета. Больше чем полвека из них не снимает Муза Федоровна белый халат медицинской сестры. И ровно 50 лет этот халат в качестве спецодежды вы дается ей медсанчастью ВРПО «Севрыба». — Какая у меня была жизнь! — повторяет вопрос Муза Федоровна. — Да вполне обычная. Как и у всех женщин. Семья, работа, война... Ничего героического в моей жизни не было. В ЧЕСТЬ ГРЕЧЕСКОЙ БОГИНИ У Анастасии и Федора Фильковых родилась вторая дочь. Пусть будет Муза, в честь греческой богини, ре шил отец. Уж больно имя привлекательное и гордое. Батюшка, однако, при крещении уперся: нет такого имени в святцах. Называйте по-русски, иначе крестить не буду! Раз так, — Филькову Федору тоже упорстза было не занимать, — пусть растет некрещенной, но Музой! И унес свое красноликое сокровище домой. Через несколько дней поп сдался, пришел к Филькозым: бог простит. И в церковной метрике записали: «Муза. В честь св. и блаж.» А в скобках пометили, для ясно сти, должно быть: «греческая богиня». Федор Ф иль ков был человеком грамотным , имел за видную библиотеку и независимость в суждениях . 3$ что и был неоднонратно наказан , но, впрочем, смирен нее не стал. На первом Всероссийском съезде Советов рабочих депутатов Федор Ф иль ков представлял трудо вой народ Самарской губернии . Красавица Анастасия , ростом бывшая на голову вы ше м ужа , родила четверых детей, вслед за Музой еще двух мальчиков . — А что, ребя тиш ки , хотите пожи ть на родине Вла димира Ильича Ленина? — вдруг спрашивал отец. — Хотим ! — д р уж но кричала четверка . И вся семья переезжала в Ульяновск. А не поехать ли нам в Казахстан , там такие сте пи» — и ехали, и обживали новые места, познавали мир и людей. Отцу с его золотыми ру кам и и та кой же золотой головой везде были рады. А работал он всег да на совесть. Исколесили полстраны . — А не поехать ли нам? —- сказал в очередной раз отец. Они ж ил и тогда на станции Белинская , под Пен зой, Муза уж е училась в Пензенском медицинском те х ни куме . Учиться ей нравилось, медициной буквально бредила. Поэтому на дальний Крайний Север, в неиз вестный город М урманск, семья уехала без нее. Через год Муза, удостоенная звачия лекпома (по мощника лечащего врача, а попросту — фельдшера), соскучившись по родным, катила в Мурманск. Вышла в город, увидела... Лошади на главном го родском проспекте Сталина по брюхо вязнут в гря зи. Серые деревянные бараки, серое, низкое небо, ошметки облаков, серый дождь... Это после веселых березовых полянок.., после солнечных зайчиков в траве около ее больницы, после неба — ясного, си него... Заплакала: никогда здесь не привыкну, уеду... Шел 1935 год. СЧАСТЬЕ В ЛАКОВЫХ БОТИНКАХ Муза пришла в кино. Сдала пальто в гардероб и тихонько себе сидела в фойе, ждала начала сеанса. К тому времени она в Мурманске пообвыклась, все- таки больше года проработала в областной больни це, знакомых много появилось. И среди молодых пар ней. Вот и сейчас то один, то другой к ее столу под руливали: Музочка да Музочка. Да можно ли про водить. Внешность у двадцатилетней медсестры была завлекательная, а нрав — строгий. Потому п*рни один за другим ни с чем и отходили. А этот... Франт, глядите-ка! Ботинки лаковые, белые гама ши, плащ черный с хлястиком... Сразу видно, моряк загранплавания. Туда-сюда по фойе, мимо Музы. Вроде дела ему нет ни до кого, а сам глазами так и стреляет. Засмущалась Муза. Хорошо, фильм скоро начался. А после кино, когда она всем своим ухажерам по второму разу объяснила, что сама до дома дойдет, он-то и подошел. Тот, в лаковых ботинках. И тоже: нельзя ли проводить? По правде, Музе ему отказывать не хотелось. Но фасон-то держать надо! И сказала, усмехнувшись: не по пути нам, да и дорога моя не для вашей, дескать, обуви. А он — ну, нахал! — только улыбнулся. И по шел рядом. В лаковых ботиночках да по поколенной грязи... Познакомились : м ехани к в торговом флоте. Иван. По том частенько бывало: друзья , наглядевшись заграниц , обращались к нему по-модному, на импортный манер: Жан. Он смеялся: ка ко й я вам Жан! Иван я, русс кий Иван! Ах , к а к она была счастлива! Так бываю т счастли вы лишь однажды , в сладкую , щедрую пору первой любви. И свадьба была. Веселая, шумливая , со знат ным угощеньем: Иван с другом приволок полбарана. Через год родился сын, и Иван, запоем глотавший Ж ю ля Верна, нарек наследника Робертом. Что за замечательная ж и зн ь была в их маленькой комна тухе в деревянном доме, первом собственном жилье ! Веселая, счастливая. Иван, весельчак и бала гур , 17-й ребенок в семье донско го ка за ка , умел делать все. Без преувеличения — все. Даже шил на себя одежду. «Муза, ты за ним — к а к за каменной стеной», — завидовали подруги . А Муза и не возражала. В сорок первом Ивана направили на учебу в Ле нинград, в высшую школу профсоюзов, и когда гря нуло то черное, страшное, неизведанное, что называ лось войной, он в числе первых встал в строй за щитников города Ленина. Так и воевал там, на Ле нинградском фронте. Писал. После того, как Ивана ранили в седьмой раз и он снова выжил, зрачи были единодушны: комиссовать. Он написал об этом Музе, и она, читая, сквозь слезы радовалась: живой, вер нется! Но в следующих строчках этого же письма бы ло: «Чтобы меня, донского казака, комиссовать? Что бы Гитлера без меня добили? Да никогда!» А в дру гом треугольнике было: «Если я останусь жив в этом пекле, это будет чудо». Следующим письмом была похоронка. «ВЕРНУСЬ — И СВАДЬБА» Роберт родился восьмимесячным, с синими под глазьями. «Не жилец», — вздыхали знающие бабки. Бабки знали все. Не знали Музу. В девять месяцез мальчик пошел. К году — стал говорить. И ни разу — за все детство — не болел. Провожала сына с мамой в эвакуацию . Четырехлет ний Роберт жался к бабушке , плакап : поедем скорей! Было страшно : самолеты, наглея, летали ни зко ,_ сы па ли бомбы. Состав, где ехал Роберт с бабуш кой , раз бомбили. Беженцев пересадили в тепп уш ни . Целый со став теплуш ек, а бабуш ке с внуком места не хватило — оттерли более сильные. Комендант, пожалев, при цепил лишнюю теплушку к следующему — воинскому эшелону. Доехали до Лоухов. Встали. Все в о кр у г — огромный пожар . Тот поезд, на нотором должны были они ехать, горел, ж а р ко и страшно , заж а ты й со всех сторон по лы хающими составами с горючим ... Сын Музы и ее мать спаслись. Пережили голод эва куации , неуют и ни щету ч уж и х , стылы х углов и в 44-м вернулись в Мур манск. Тогда-то Муза, уже отплакавш ая м ужа , и узнала, сколь ко раз заносила война р у к у над ее матерью и ре бенком. Прижала Роберта к себе и долго-долго не о т пускала... — Мама, — сказал как-то сын, — давай возьмем се бе папу. Летчика. — Что ты, сынок, а он посадит меня в самолет и увезет от тебя... рящий город, и она среди пожаров, спешащая на ло шадке по вызовам. Врачей не хватало. Она была и за врача, и за фельдшера, и за санитарку. — Я Музу и на двух хирургов не поменяю, — го варивал зав. отделением. А Муза... Одно имя — звуч ное, полное, а сама... Рост — метра полтора, а весу — 37 килограммов. Как-то хотели ее командировать в экспедицию за гагачьими яйцами для больных. «Прибыть в облздрав!» Прибыла. Отрекомендовалась. Начальник посмотрел: боже, да она ж помрет еще по дороге... «Иди, девоч ка, иди!» А девочка была уже вдовой. Она встречала и провожала корабли. Лечила, выха живала, боролась с инфекциями. И думала, что это никогда не кончится. И ждала, ждала, ждала победу. В мирные дни болезней меньше не стало. Опыта, ко торый был теперь у Музы, с лихвой хватило бы на сотню врачей. И она щедро делилась им. Тралфло- товский здравпункт, которым она заведовала, стал школой для многих нынешних завов и замоз. Недавно на улице встретился «придет» из той поры. Ничего себе «привет», здоровый, разве что постарел малость... Тогда... Муза, выходная, забежала к своим на здрав пункт. Что делать, — бросились к ней, — у мужчины температура 37,2, а он чуть ли не умирает! Подошла^ Ударил в нос резкий, гнилой запах. Срочно в больни^-' цу! И шепнула сестре: «У него абсцесс легкого». В на правлении написали: «пневмония?.» Врачи ведь не очень любят, когда фельдшер берется диагноз ста вить. А Филькова, хоть и опытная, а фельдшер. Через пару месяцев на здравпункт заглянул мужчи на: — Спасибо, доктор, если б не вы, лежать бы мне в земле. — Да ну, — отмахнулась, — не я, так другой бы нашелся. МУ З А В Б Е ЛОЙ ХАЛАТЕ — Тогда не надо. Лучше пусть мы одни, — взрос ло вздохнул малыш. Это был их единственный разговор о новом папе. Скорбя и все же любя того, погибшего, Муза велр себя так, как полагается вести себя жене, ждущей фронта мужа. К ней, приветливой, но строгой, не юдходили с намеками и предложениями, липкий >строты казались ненужными и глупыми в ее присут ствии. Так и жили они втроем — Муза, Роберт и ба бушка Настя. Роберт рос сильным, здоровым и очень сообрази тельным. Увлекся судомоделизмом, корабли делал —* загляденье! Из армии — благодарности от командо вания. И пижонские фотографии: Роберт в одних плавках моется снегом. Или: Роберт в том же виде играет в снежки. И плечи! И грудь! Мышцы буграми... В ПИНРО он устроился водолазом-испьпателем. Инженер не справлялся с работой — поручали Ро берту. «Я еще не видел такого виртуоза», — говорил о нем ведущий специалист по глубоководным аппа ратам. «Руки — золотые, а голова — еще лучше», — тоже о нем — коллеги. Нравом Роберт пошел в отца — весельчак. Все вы ходные — на природе с палаткой. Жил г.егко, радо стно. Людей любил, они ему платили взаимностью. Муза Федоровна ворчала: «Легкомысленный ты, Ро берт. На неделе зарплата была, куда девал?» Смеял ся в ответ: «От денег все зло, мама, надо от них как можно скорее избавляться. Ты сама-то много накопи ла?)» А и правда. Никогда Муза Федоровна денег не копила. И что важнее, копить не собиралась. — Сын, — снова ворчала мать, — когда женишься- то? Внуком порадуешь? Все-таки тридцать три тебе уже, не мальчик. Отшучивался. Но однажды подошел, серьезный, обнял: «Мама, завтра ухожу на испытания нового ап парата. Как только вернусь — свадьба. Готовься». Не вернулся. После аварии на глубине не нашли да же его тела. МАЛЕНЬКАЯ СОШКА! Сегодня приняли 34 больных. Конечно, пришлось задержаться. Ну и что? Раз профессию такую выбра ли, в которой или о себе забывай, или работу бро сай. Иначе не получится. Тот медик, для которого больной отработка, — не медик. Не своим делом, значит, занят. Муза Федоровна занята делом своим. Вот уже 52 года. Исправно и честно. Верно, трудно себе представить: 52 года изо дня в день... Цифра-то почти немыслимая, а для больш ин ства — и вовсе невозможная . Но вот ж иве т ж е чело век среди нас с вами, многим , вероятно, и зна комы й , — Филькова Муза Федоровна. Ж ивет и работает. Да еще к а к работает! — Лучше помощ ника просто не бывает, — ответил на мой вопрос Юрий Александрович Химанов, зав. невро ло гическим отделением п о ли кли ни ки медсанчасти ВРПО «Севрыба». Врач, с ноторым нынче работает Муза Федоровна. Я ждала подробной расшифровки этих слов, а Юрий Александрович... — Ей ж е орден давать надо! Знаю , знач ков и меда лей у нее — полная грудь , но 50-летний трудовой юби лей можно и н уж но орденом отметить. Я пошел к на чальству, говорят: разнарядки нет. Да доколе ж та кое будет? Орден человеку вручать надо, ко гда он его заслужил , а не когда разнарядка пришла , — закончил он обиженно и горь ко . И эта вот обида врача за то, что не по достоинству оценен труд его соратницы , бы ла, по-моему, самой высшей ей похвалой. 50 лет среди рыбаков. Все на глазах: рост флота и рост города, люди и страсти. Свои личные, самые горькие в мире потери, не заслонили от нее людской боли. Помнится война (забудешь разве?). Бесконечно го- *0. '.*•<:*'"«•!'*•£ '.‘"'■'•"•У<\ *S* уУу** ><V.\V • •>✓ ... ;<v; ш p-.-.w.v., • -.ул. ш ш т т Ш * ' : ш — Эх, доктор, ничего-то вы не знаете. Цену вы се бе не знаете. — И рассказал. Привезли его тогда из здравпункта в больницу, там мест нет. Сказали: температура невысокая, дой дешь домой. Пневмония — не страшно. Он не до шел — дополз. Наутро участковый врач определила: пневмонии нет и в помине, есть инфекция. Посему — срочно в инфекционную. Какие только диагнозы не ставили ему в больнице, от какой только инфекции не лечили! Теперь он сам чувствовал: умирает. Со брался с силами, шепнул очередному врачу: «Доктор ша, маленькая, черненькая, что меня первая в здрав пункте смотрела, сказала, что у меня абсцесс легко го...» В тот же день сделали операцию. Выжил моряк! После здравпункта Муза Федоровна работала ла борантом в рентгенкабинете. Четырнадцать лет. Ко нечно, приемы свои появились; экспозицию свою, ин дивидуальную, выработала. — В каком институте снимки делали? — спрашива ли заезжие светила. — В Москве? Или в Ленинграде? — Зачем нам Москва-Ленинград, у нас Муза Федо ровна есть, — важничали и врачи, и пациенты. И еще четырнадцать лет. Сестрой в лоротделении. И тоже — «лучше сестер не бывает». А теперь вот тут, с Химанозым. — Кто я такая? — говорит Филькова. — Мелкая сошка. — Перестаньте, Муза Федоровна, — сердится Хима нов. — На таких мелких сошках мир деожится. Н. НЕЧАЕВА^ 1 мая 1987 года 8 РЫБНЫЙ мурман
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTUzNzYz